Форум » «Ларец со сказками» » [24.12.2023 г.] Look who's alone now! It's not me. » Ответить
[24.12.2023 г.] Look who's alone now! It's not me.
Storyteller: Время действия: 24.12.2023, сочельник, вечер. Место действия и его примерное описание: Косой переулок, "Дырявый Котел". Действующие лица: Митчелл Шторм, Эшли Паркер. Ситуация: [quote]Got to ask yourself the question: Where are you now?[/quote] Сделать первый шаг назад всегда унизительно - особенно если в размолвке виноват именно ты. Но бывают времена, когда больше обратиться не к кому; и тогда кому-то приходится учиться смирять гордость, а кому-то - учиться прощать. /ЭПИЗОД ЗАВЕРШЕН/
Ответов - 14
Mitchell Storm: Oh, the presents wrapped, and 'Jingle Bells' on the radio I'm turning down the street, there's no place I'd rather go Every holiday, oh, you feel the same Except for the ones when I'm with you Черт бы побрал тот день, когда он во всех отношениях почувствовал почти как раньше. Но, к сожалению, лишь почти. Ох, если бы только получилось не принимать в расчет тот багаж воспоминаний, который накопился за последние 5 лет... Митчелл был бы рад попросту ни на что не обращать внимания и жить как жил - имеется в виду, конечно, жизнь Шторма-преподавателя, которого добрая половина студенчества терпеть не может, а не Шторма-молодого аврора. Но от того, с чем он столкнулся утром 22 декабря по возвращении в Лондон, было бы не отмахнуться, даже если бы то оказалось всего лишь сном. Ладно, черт бы с ним, с сожалением о загубленной карьере, которую никогда теперь не получится начать сызнова без неприятного осадка. Но надо было злому року свести их с Эшли вместе на этой платформе... Он был горд собой, что удалось сохранить выдержку в то время, как самообладание его старой спутницы жизни начало трещать по швам. Хотя, может, чисто по-человечески и стоило повести себя чуть менее бесчувственно. Сложно сказать, что тогда было правильно; может статься, правильной схемы поведения на подобный случай просто нет. Он был рад, что Эшли смогла вовремя остановиться. Хотя, тем не менее, все же не достаточно она в этом преуспела, чтобы под конец ситуация не скатилось до смешной. Если бы это затянулось на минуту-другую подольше... Не хотелось думать о том, что было бы, окажись они тогда вынужденными и дальше находиться в обществе друг друга. Митчелл предпочел убраться оттуда при первой же возможности и теперь надеялся, что ничего подобного больше не повторится. Если одна-единственная десятиминутная встреча сразу будоражит массу переживаний... не хотел бы он находиться в таком напряжении постоянно. И без того неизвестно, когда теперь все в душе уляжется. Но не стоит забывать, что никогда не складывается так, как нам хотелось бы. Так что, зайдя вечером в Сочельник в "Дырявый котел", Митчелл, никак не ожидавший, что случай в столь короткий срок решит еще раз поиздеваться над ним, остановился на пороге заведения как скопанный. За последние годы Шторм привык встречать Рождество один. Ничего особенного он в этом уже не видел и уж тем более трагедии не делал. На этот год ничего нового не планировалось, однако Пейтон смог удивить предложением отпраздновать у него; предложением, которое Митчелл так и не принял, но пока и не отверг. С одной стороны, конечно, было бы здорово - правда здорово - наконец-то не оставаться в одиночестве тогда, когда все стараются пристроиться если не по семьям, так к друзьям. Да вот только настроение было вовсе не праздничное и не было желания создавать его видимость (насколько вообще веселым можно представить Митчелла), и портить его другу тоже не хотелось. Так что Шторм предпочел сначала побыть самому по себе, а после уже как карта ляжет. И вот, как оказалось, он столь удачно решил посетить бар в "Дырявом котле", что застал там Эшли Паркер собственной персоной. Не хотелось трусить и искать себе другое пристанище только потому, что на выбранном месте возникли трудности. И продолжать цирк, устроенный журналисткой на платформе, с тем, знакомы они или нет, тоже не хотелось. И глупо было бы сидеть в разных концах зала и искоса друг на друга посматривать, да и то это если бы вдруг Эшли также его заметила, иначе - и вовсе просто вперить взгляд ей в спину. Словом, дернул черт Митчелла подойти к сидящей за барной стойкой, повесив голову, старой знакомой, и, пристроившись рядом и закурив, произнести: - Ну здравствуй, Эшли.
Ashley Parker: Time and time again I've said that I don't care, That I'm immune to gloom, That I'm hard through and through. But every time it matters all my words desert me, So anyone can hurt me - and they do. © Эшли не помнила за собой привычки выпивать, и особенно - с горя. Если она и принимала на грудь в компании друзей, то все это обычно ограничивалось стаканом огневиски, да и делалось больше за компанию, для веселья, чем по острой нужде. От одного стакана она не теряла голову, как некоторые ее подруги - а только слегка румянилась и раскрепощалась, не позволяя себе, тем не менее, переходить границы норм; возможно, здесь сказалась какая-то наследственная устойчивость: все-таки, чтобы напиться до состояния нестояния, отцу Эшли нужно было выдуть немало. И хотя, помня отвратительный опыт Роджера Харпа, его дочь еще в детстве дала себе зарок никогда не пить горькую, сейчас соблюсти это мудрое правило стало невозможно. Истина в вине, не так ли? Впрочем, истина открылась Эшли еще задолго до вечера этого сочельника - и именно она заставила женщину обратиться к бутылке. Громовещатель прилетел вчера; встреча была сегодня днем - и из офиса Гринготтса Эшли вышла, как побитая. Подробностей происходившего она сейчас уже не помнила: знала только, что денег больше нет, а нужно достать еще, и достать неоткуда. Однако налет опьянения позволял не возвращаться к мысли о несчастье; в голове у нее было уже мутно и как-то безразлично тупо, и все в мозгу зияло пропастью отсутствия мыслей. Наверное, именно поэтому люди напивались до забвения: пьяная, Паркер не могла в точности вспомнить, что заставило ее чувствовать, как почва уходит из-под ног, и не могла заниматься уничтожающим самобичеванием - и от этого хоть на короткое время становилось легче. Она не помнила точно, что привело ее в "Котел". Она просто знала, что нигде больше в это время ей места не было. В праздники ее небольшой кабинет в штабе "Пророка" был заблокирован, и прокрасться туда незаметно, а потом сидеть безвылазно без еды несколько дней, не имея возможности открыть дверь, Эшли не улыбалось. Торчать в магазинах не было смысла: там толпа волшебников запоздало готовила подарки родственникам, и в этой суете находиться хотелось меньше всего. Почему-то она не смогла остановиться ни у кого из своих друзей; она не помнила точно причины - она была как-то связана с тем громовещателем и разговором в банке, однако замылилась и плохо помнилась. В "Котле" же было тепло и одиноко; из ламп на потолке лился сумеречный охровый цвет, и было забавно рассматривать тени, которые под ним отбрасывали разные люди; и бармен не строил из себя психолога местного разлива и не задавал лишних вопросов склонившейся за стойкой девушке, одно рукой прилипшей к пятому стакану огневиски, а другой взъерошившей себе и без того лохматые сальные волосы. Единственным сожалением в полусонном сознании Эшли осталось желание вымыться. Дождь, который ночью 21 декабря лился ей на голову с верхнего этажа сложно было считать настоящим душем; особенно при том, что последние месяцы она привыкла к теплым пенистым ваннам. От которых, как видно, нужно было скорее отвыкать - равно как и от роскошных причесок, драгоценностей и шмоток. Эшли плохо помнила, почему она одета черте как, но сейчас это уже не имело значения для нее - равно как и для ее соседей по барной стойке, которые в потрепанной женщине в трех шерстяных свитерах, коротких вельветовых шортах, сетчатых колготках и бальных туфлях на шпильке явно не узнавали известную политическую журналистку. Впрочем, хорошо было, что ее не узнавали. А то сенсация разлетелась бы по магической прессе быстрее корнуольских пикси, выпущенных из клетки. И тем более странно было то, что кто-то назвал ее по имени, усевшись рядом. В глазах Эш все уже давно расплывалось, и, обернувшись, она не сразу выцепила из полумрака "Котла" знакомое лицо. Некоторое время она смотрела на Митчелла с оттенком пьяного недоверия - как будто сперва решила, что он явился плодом ее больного воображения, белой горячкой; это было бы не удивительно после того, сколько она думала о нем последнее время. Однако он, кажется, был настоящим, материальным настолько, насколько это было необходимо ей, чтобы найти в нем единственную возможную опору. - Митчелл! - всхлипывающим, скрывающимся на вой голосом возопила Паркер на весь "Котел". В следующий момент она рванулась к нему, крепко обхватила его руками, как будто он мог испариться и от нее ускользнуть, и искривленным от плача лицом уткнулась ему в плечо, обдавая злополучного Шторма отнюдь не запахом "Шанель №5", как раньше, а амбре перепрелого перегара.
Mitchell Storm: Whisky is god's way of telling us he loves us and wants us to be happy. Митчелл едва не зашелся в кашле и уже не сдержался, чтобы не закатить глаза: сколько радости при виде него, подумать только. Еще бы это чувство было взаимным, а то он вовсе не был уверен, что так же рад видеть Паркер; уж точно не до такой степени, чтобы радушно воспринять ее порывистые объятия помогите меня трогают, а уж исходящее от нее многоголосие запахом чего стоит... нет, пожалуй, это удовольствие не для него. - Эш, я был бы тебе премного благодарен, если бы ты перестала на мне виснуть, - терпеливо произнес Шторм, мечтая уже выпрямиться и вернуть себе право на владение собственным личным пространством. Сказать по правде, он уже начал с сожалением задумываться, что же его не устроило в варианте пронаблюдать за ней со стороны; наверное, он просто не ожидал при ближайшем рассмотрении обнаружить Эшли столь разбитой, совсем не похожей не то что на ту, какой он ее знал, но даже которую на днях довелось повстречать на платформе. Мерлин, что такого могло произойти за несколько суток, чтобы преобразить успешную журналистку до вида бездомной пьянчужки? Вторым доводом в пользу того, чтобы отмотать время назад и прийти к выводу оставить Паркер в покое, явилось то, что, несмотря прямо-таки на роившиеся ранее вопросы, складывалось ощущение, что им вовсе не о чем разговаривать. Что Митчеллу прикажете делать? спросить ее, как жизнь? Как будто он итак не видит, что дела у нее обстоят не очень. Когда невооруженным глазом заметно, что человек с самых верхов общественной пирамиды вдруг по крутой наклонной скатился вниз, можно и воздержаться от одновременно участливых и бестактных вопросов. К тому же, Митчелл не сомневался, что, будучи в бедственном положении, Эш и без лишних наводок сама ему все выложит, если будет на то желание. Но как бы то ни было, полученные ответы вряд ли что-то изменят, кроме как разве что утолят любопытство - а того, что ему было интересно, что такого могло случиться с Паркер, он не мог отрицать; но уж Митчелл постарается, чтобы сегодняшняя встреча ровным счетом ничего не изменила - что бы ни случилось, он не был намерен снова впускать эту женщину в свою жизнь. С целью разбавить затянувшуюся паузу, и заодно напомнив себе, зачем он изначально сюда пришел, Шторм заказал себе то же, что в том числе и пропащие леди нынче пьют; виски, стало быть. Также про себя он заметил, что не помнил, чтобы Эшли когда-либо пила, чтобы забыться, а не для удовольствия. Собственно, он и сам не был любителем подобного способа "решения проблем", но на медленно скатывающуюся до состояния пьяной бессознательности женщину смотреть было и вовсе неприятно. Он даже не старался скрывать недовольства, хотя и прекрасно понимал, что без знания подноготной, что привела ее сюда, рано было о чем-либо судить. Словом, не знал он, что хотел сказать, не нашел, как подступиться к Эш, да и вовсе начал сомневаться в целесообразности этого действия. Тем более стоит заметить, что Митчелл был не из тех людей, которые станут жаловаться на пробел в разговоре; ему было вполне комфортно тогда, когда кто-то мог испытывать неудобство от молчания. Что в этом такого? Уж лучше так, чем городить лишнего, лишь бы заполнить тишину. Часто ли Эшли приходилось встречать Рождество так? Основываясь на его прежних знаниях о ней, сдается Митчеллу, что это вряд ли. Скорее уж то, что для него давно было не в новинку, ей могло оказаться очень даже непривычно и в пребывании в одиночестве она находила мало приятного. Ну да впрочем, теперь-то что ей на это жаловаться. Ухмыльнувшись, он отсалютовал Паркер стопкой с виски и произнес: - С наступающим Рождеством.
Ashley Parker: What have I become, my sweetest friend? Everyone I know goes away in the end... I wear this crown of thorns upon my liar's chair. Full of broken thoughts I cannot repair Beneath the stains of time the feelings disappear... You are someone else - I am still right here. © Трезвость разума начала возвращаться к Эшли практически сразу после того, как она, наконец, осознала в полной мере, на чьей шее повисла. Мысль о постыдности такого всплеска эмоций по отношению к человеку, естественно не желающему не то что отвечать взаимностью на ее объятия, но даже чувствовать ее близость даже в такой невинной ситуации, ударила ей в голову похлеще огневиски; потом этих мыслей стало больше, они стали размножаться, как бактерии в стакане с закисающим молоком, и вместе с заполнением пустоты сознательного пространства начала исчезать та блаженно-отвратительная пьяная муть, которая спасала ее последние часы. Боковым зрением Паркер увидела, как Митчелл расставил руки чуть ли не в стороны, чтобы ненароком не прикоснуться к ней, как к прокаженной, - столь, видимо, отчаянной и презренной в его вечно правдивых глазах; она, красная от выпивки, покраснела еще сильнее и отпрянула. - Оу... - выдавила она, растерянно бегая глазами по сторонам и не глядя на Шторма. - Извини... Я думала... Что она думала, Паркер решила не говорить - да и сама была не уверена, что в таком состоянии смогла бы это внятно сформулировать. Повернувшаяся в своем одномоментном рывке на высоком стуле, Эшли снова развернулась к бару лицом и, глядя вниз, на свой полупустой стакан, автоматически сложила на стойке руки, как это смешно и беззащитно делают примерные школьницы - сейчас самый неактуальный жест, который только можно было придумать. В голове у нее гудело, и каждую новую секунду о стенки мозга глухо и болезненно билась какая-то новая мысль, в многообразии и безобразии которых Паркер тут же начала путаться. Хотелось выпить чего-то сладкого и безалкогольного, желательно, знакомого, но в Дырявом котле мохито не подавали, да и безалкогольной эта дрянь сразу тянула блевать. Впрочем, блевать тянуло уже сейчас, и не только с перепоя; скорее психологически, от ситуации. Если он не собирался мириться, если он не собирался реагировать хоть немного позитивно на эту ее проклятую радость от встречи - зачем он вообще подошел к ней? Нарочно хотел поиздеваться, наступить на любимую мозоль - увидев, какое действие его появление произвело на нее на платформе, и мечтая о такой, низкой, жестокой, хотя и вполне оправданной мести? Ткнуть ее носом в ее же дерьмо, мелочно напомнить о том, насколько she fucked up в жизни без него, насколько опустилась? Это было совсем не похоже на Митчелла, по крайней мере, на того, каким она его сама знала, и ей почему-то очень хотелось верить, что он не успел так сильно измениться. Но и она тоже хороша. Та Эшли, которую пять лет вышвырнули - первый раз - за измену из квартиры, отряхнулась и пошла бы дальше, удержала бы лицо и лишь пожала бы плечами, не обращая внимания на бесплотного призрака того, что уже нельзя вернуть, а значит, и не надо. Но надо же было сейчас распустить нюни по пьяни и поставить бесповоротное "ч.т.д." под теоремой ее застарелой боли. - Ага, - прошелестела Паркер в ответ на неуместный штормовский тост. Она попробовала ради приличия поднять свой стакан в ответ, но у нее слишком тряслись руки, и она испугалась, что разобьет его - а платить окажется нечем. ...А тот Митчелл бы пожалел. В бытность практикантом аврорского центра он еще был способен на жалость; это потом уже вступление в профессию и все гадости, ей сопутствующие, вытравили из него эти молокососовские юношеские штучки. И хотя Эшли не была из тех людей, которые постоянно причитали о несправедливостях судьбы - иначе ей было бы просто не о чем ни с кем разговаривать, выговаривая вслух тот бесконечный список случаем, когда жизнь била ключом ей по голове, сейчас она впервые пожалела о том, что позволила ему тогда зачерстветь. Ей была необходима помощь, и о ней некого было просить. Митчелл на мгновение показался ей спасительным светом в конце туннеля; но теперь на его лице было как будто вытатуировано "оставь надежду, всяк сюда входящий", и она даже не решилась пытаться, чтобы не унизиться еще кошмарнее, чем уже унизилась из-за своей чертовой пьяной несдержанности. В следующий момент Паркер, оставив на стойке свой стакан с огневиски, слезла со стула и, пошатываясь из стороны в сторону и громко щелкая каблуками, направилась в своих прозрачных сетчатых колготках к дышащему холодом выходу.
Mitchell Storm: I tried to help you once Against my own advice I saw you going down But you never realized That you're drowning in the water Митчелл тихо усмехнулся. Думала она, видите ли. Он бы сказал, что это весьма сомнительно - не в обиду ее умственным способностям, но дело в том, что люди в состоянии опьянения, близкому к ее, на такие подвиги, как формулирование мыслей, уже редко бывают способны. Но даже если предположить, что действительно думала - то о чем? Что он оттого не проигнорировал ее присутствие в баре, что прям так и рад ее видеть? Впрочем, правильнее, пожалуй, было бы начать с вопроса, сам-то о чем думал. Кроме как, может, что игра в "я вас не знаю" на первый раз еще прокатила, но дальше начала казаться уже по-детски дурацкой; да еще что бессмысленно было отрицать интерес к событиям жизни того, кто когда-то был дорог - можно попытаться себя убедить, что прекрасно переживешь без человека, но любопытство, как он справляется без тебя, никуда не денешь. Тем более когда спустя пять лет лет после последней встречи Шторм не заметил особой разницы между той Эшли и этой, но зато за считанные дни, судя по одному только ее внешнему виду, в жизни Эш произошли разительные изменения далеко не в лучшую сторону. Митчелл украдкой продолжил наблюдать за Паркер и с каждой новой подмеченной деталью чуть ли не ужасался. Мерлин, да что такого могло случиться? На работе, в семье? При мысли о том, что неужто муженек Паркер напоролся на то же, на что и Митчелл когда-то, Шторм невесело, но довольно злорадно ухмыльнулся при том, что вот уже некоторое время не мог отделаться от ухмылки. Только вот про то, что и тогда Эшли могла первое время находиться в столь же плачевном положении, думать совсем не хотелось. Тем временем, завязывать разговор никто не спешил. Более того, журналистка вскоре поднялась из-за стойки и нетвердой походкой направилась к выходу. Митчелл разочарованно цокнул языком, даже не взглянув в ее сторону, рассматривая дно своего стакана. Очень интересное поведение у Паркер. Только что бросалась на шею, а через пару минут уже собралась уходить? Что, так вот, даже не попрощавшись? Шторм, конечно, сегодня не образец доброжелательности, как и вообще по жизни, но можно предположить, что раз он подошел, то уж наверное рассчитывал на несколько иной и не столь быстрый исход встречи. - Эш, подожди, - скрежетнув зубами, окликнул ее Митчелл. - Может, объяснишь, в чем дело?
Ashley Parker: I wish I'd hold my stage With no feelings at all. Wash me away, Clean your body of me, Erase all the memories - They will only bring us pain. © Когда тяжелая дверь была, наконец, с трудом сдвинута с места, холодный ветер пахнул Эш прямо в лицо. После теплого помещения этот первый глоток больно резанул ей по глотке, и на мгновение она как будто задохнулась, остановившись в проеме. В медленно трезвеющей от свежего воздуха голове пока болталась единственная мысль: о том, что идти на улицу ей отчаянно не хотелось, а возвратиться было уже стыдно, так как теперь нужно было закончить начатое, подведя под окончательным расставанием с Митчем черту. Это казалось на данный момент единственным разумным выходом из сложившейся отвратительной ситуации - помогающим, по крайней мере, избегнуть дальнейшего самоуничижения на глазах у наименее приятного зрителя. Когда расстаешься с человеком, не "оставшись друзьями", да и вообще на не самых ласковых и позитивных тонах, меньше всего хочешь дать ему потом возможность думать, что ты без него не можешь и просто ничего из себя не представляешь. Поэтому, если Эшли случайно встречала своих бывших в людных местах, она, как очень многие женщины, делала все, чтобы только быть замеченной - такой вот, прекрасной, как всегда, легкой и счастливой, равнодушной к прошлым ошибкам и безразличной к оставшимся в прошлом людям. Она любила, когда краем глаза отмечала про себя их жадные завистливые взгляды, пропитанные застарелой глупой обиженностью; но никогда не позволяла себе показать, что налепляет лучистую улыбку на лицо нарочно, ради них - а проходила мимо с неизменным видом бодрой устремленности в светлое будущее. Впрочем, тогда обычно будущее и правда представлялось светлым. Такого, чтобы демонстративно купить при бывшем презерватив, а потом, рыдая, идти в одиночестве домой, с Эшли доселе не случалось. Зато случилось хуже; и надо же было так получиться, чтобы все самое гадкое увидел сегодня тот единственный бывший Эшли, который так после всех стараний и не стал ей безразличен. И услышать от него этот снисходительно-милосердный зов было хуже всего. Теперь выбора о том, остаться или нет, точно не было. Как бы, может быть, Эшли и ни хотелось бы получить помощь от кого угодно, разум еще не окончательно вернулся к ней, чтобы руководить чувствами; сейчас она чувствовала лишь стыд и ненависть к этому его пренебрежению с унизительным маркером "так и быть" - и не хотела верить в искренность вопроса. Паркер исступленно обернулась на окликнувший ее голос; ее и без того красное лицо зарделось пунцовым. - Да как будто тебе, блять, не насрать, как всем! - провыла она своим пропитым голосом с хрипотцой, как всякий пьяный человек, не очень-то выбирая выражения и не сильно заботясь о том, что теперь на нее уставился весь "Котел". - Как будто ты мне реально хочешь помочь! Да пошел ты нахер со своими вопросами! Сдохну в Азкабане - не заметишь! Глаза уже были, естественно, на мокром месте; Эшли громко, истерично всхлипнула и, мелодраматично резко толкнув дверь, вынеслась в Косой переулок, где уже всего через пару шагов споткнулась на своих высоких шпильках и, рыдая, растянулась на снегу.
Mitchell Storm: Разумеется, он не ждал, что Эшли нормально отреагирует. Она и без того была горазда на причуды, к тому же, если вернуться к теме разговора, то вечно страдала от того, что обратиться за помощью неудобно и наверняка до нее никому нет дела. А уж в том, что у пьяной Эшли могут окончательно отказать тормоза, и вовсе не было никаких сомнений. Что, прочем, не помешало Митчеллу порядком опешить, да и привлечение всеобщего внимания к его хмурой персоне не очень обрадовало. Но вообще-то стоит заметить, что слова не стесняющейся в выражениях Паркер были весьма резонны. Уж не из благородных побуждений и желания помочь Митчелл начал интересоваться ее проблемами и даже не стал бы отрицать, что его поведение отдавало злорадством. Но, черт побери, слышать это было обидно; услышанное уязвляло и задевало за живое. Что, в конце концов, Эшли себе позволяет? Понятно, что в пьяных спрос небольшой, но, на его собственный взгляд, он не заслужил подобного к себе отношения. И несмотря на грубость, теперь-то уж спустить ее финты ей с рук было бы кощунственно. Так что, в молчаливой задумчивости подождав, когда люди, наконец, перестанут пялиться, Шторм расплатился за себя и за Паркер заодно, к которой в данной ситуации стыдно было признать, что вообще имеет отношение, но здесь она уж постаралась убедить окружающих в обратном; после чего, обреченно вздохнув и закатив глаза, быстрым шагом направился вслед за ней к выходу. Кажется, поход к Пейтону сегодня не состоится. Уж извини, дружище, но чует сердце, быстро со всем этим разобраться не получится. К счастью или нет, долго журналистку искать не пришлось, и Митчелл без труда обнаружил ее распластавшейся на снегу поблизости от двери заведения. Затушив сигарету и медленно выпустив дым, он подошел к пропащей девушке и, не особо церемонясь с ней также, как и она с ним, рывком поставил ее на ноги. - Это было грубо и вовсе не обязательно, - все так же бесцветно, как он зачастил говорить, будто и вовсе начиная забывать, что эмоции можно не только испытывать, но и выражать, донес до сведения Эшли Митчелл. Лишний раз ему выдалась возможность оценить, как по чистому вдохновению, невзирая на обстоятельства, а потому очень кстати к погоде вырядилась Эшли. Ну, молодец, ничего не скажешь. Невероятный стиль. - Паршиво выглядишь, милая, - наконец, счел нужным заметить Митчелл, скрепя сердце, набросив ей на плечи свой плащ: он же, вроде как, обрек себя на то, чтобы быть сейчас в ответе за Эшли, раз она в таком состоянии, что сама о себе позаботиться не может. Медицина, конечно, к настоящему времени добилась невиданных успехов, но тем не менее, меньше всего ему сейчас нужно, чтобы эта несчастная дурочка насквозь заледенела. - Тебе хоть пойти есть куда? - складывалось ощущение, что этот вопрос скорее риторический, но попытаться все же стоило.
Ashley Parker: Рухнув в снег, Эшли какое-то время просто не хотела вставать. В конце концов, в ее случае одним из самых разумных решений было именно остаться валяться на обочине "Дырявого котла", ожидая тотального обморожения или же прихода пары констеблей, которые любезно отвезли бы ее под белы рученьки в вытрезвитель - потому что бармен после такого ее бенефиса вполне мог вызвать кого-то на помощь. И тут, при мысли о бармене, Эшли неожиданно осознала, что только что с гордо поднятой головой вышла из трактира, не заплатив там ни гроша. Именно поэтому, когда сзади кто-то с силой дернул ее за руки вверх, Паркер, побелевшая, как мел, испустила истошный вопль: - Я заплачу! Я заплачу, честное слово, когда смогу, только, прошу вас, пожалуйста, не вызывайте... полицию! Пауза в ее отчаянной театральной реплике появилась, собственно, в тот момент, когда человек, столь грубо поднявший ее на ноги, развернул ее лицом к себе и оказался Митчеллом Штормом. Какое-то время Эшли просто безмолвно пялилась на мужчину, чувствуя исходящий от него пряный запах очень крепкого табака; потом, произнеся очередное "Oh" сдержанной эпифании, она отступила на шаг назад и залилась краской. Она больше не понимала ровным счетом ничего. С одной стороны, он не отвечал на ее вполне располагающие к общению объятия; с другой - он, по-видимому, действительно интересовался происходящим в ее жизни (уж побольше всех ее псевдодрузей), раз, видя ее в таком состоянии, не брезговал к ней подойти после всего ею сказанного. А еще это пальто. Если бы Эшли находилась в столь шокированно-застывшем состоянии еще немного дольше, оно бы просто сползло с ее плеч; но она вовремя очнулась и завернулась в одеяние широкоплечего Шторма, как в одеяло. - Прости, - пробормотала она себе под нос, отвернувшись от Митчелла в сторону и переминаясь с ноги на ногу, пытаясь таким образом немного согреть начинающие леденеть голые лодыжки. Мне правда стыдно. Я правда зря сказала всю эту ерунду, я ведь всегда знала, что ты не из таких. А еще на весь "Котел" - почему же я такая дура? - Я думала, что ты... просто посмеяться. На расстоянии где-то шага от Митчелла, не решаясь приблизиться еще сильнее, Эшли медленно пошла прочь от трактира, из окон которого на них обоих какое-то время пялились с большим интересом - как на некое воплощение синематографического фарса - а потом плюнули высматривать ничем не выделяющиеся фигуры на фоне остальной толпы и задвинули шторы. В конце концов, в следующие пять минут никаких эффектных разборок между ними не происходило, хотя кто-то из наблюдателей и ожидал страстного мордобоя. На риторический вопрос Митча Эшли даже не взъелась, лишь пожав плечами и саркастично произнеся: - А я похожа на человека, которому есть куда пойти? - таким же бесцветным, под стать Шторму, голосом. Она и впрямь и сейчас понятия не имела, куда они направляются - и, главное, зачем. Паркер так и подмывало выложить Шторму всю свою подноготную; но трезвеющий рассудок сомневался в том, что эта неприятная исповедь будет вообще иметь какое-то действие, принесет какую-то пользу. Впрочем, у этой сомнительной прогулки были свои положительные стороны. Самое главное наслаждение общения с Митчеллом для Эшли всегда заключалось в том, что этот молчаливый человек никогда не забрасывал своего собеседника излишними и ненужными комьями фраз; просто идя с ним рядом и помалкивая, ты как будто общался с ним телепатически и каким-то странным образом сбрасывал все напряжение при виде его невозмутимого, всегда спокойного лица. Почему-то и сейчас Паркер почувствовала удивительное облегчение и обманчивое, временное спокойствие. Она глубоко вздохнула и проговорила, глядя перед собой, не заглядывая Шторму в глаза: - Мне правда очень нужна помощь. Я уже отчаялась получить ее от кого бы то ни было. Если я тебе все скажу, ты не уйдешь? Пожалуйста, пообещай, что выслушаешь и не уйдешь потом.
Mitchell Storm: Митчелл недоуменно выгнул бровь: чтобы Эшли так извивалась и театрально вопила - да уж, интересная реакция на твое присутствие. Он так и понял, что леди ожидала увидеть кого угодно, пришедшего по ее душу, но никак не его, однако удивиться все же успел. Что ж, не хотелось бы ее разочаровывать, но... придется ей еще некоторое время потерпеть его общество. И может статься, что от нее одной зависит, как долго это будет продолжаться. Он тихо хмыкнул: "посмеяться". Что ему самому не нравилось, некоторая доля правды здесь была. Только вот... на самом деле, ничего смешного. Даже если принять во внимание то, что в последнее время он был об Эшли не лучшего мнения - или пытался себя в этом убедить, не важно - то все равно он никогда не желал ей оказаться в подобной ситуации. Чтобы в ней было столько отчаяния, будто и вовсе ничего не осталось. - Просто уточняю, - отозвался он. Хотя, может, и действительно ничего не осталось, кто знает? Ни дома, ни - откуда ему знать, чего еще. Семьи? Работы? Вряд ли ее вышвырнули из "Пророка", но ведь не обязательно отбирать у человека абсолютно все, чтобы его сломать. К Митчеллу уже закрадывалось предположение, что муженьку Паркер могло не понравиться... скажем так, непостоянство своей ненаглядной. Это было бы очень похоже на старую знакомую Шторма. Кто бы что ни говорил, никогда люди не меняются. И на ошибках не учатся - даже на своих, о чужих и говорить нечего. Правда, сложит. все так, вряд ли Эшли прямо-таки не было бы куда пойти, не так ли? Из-за кого-то же ее должны были выставить за дверь. Или ее "друг" оказался столь принципиален, что не захотел с ней больше связываться? О, Митчелл в таком случае и его мог бы понять. Что же только ему самому, как последнему жалостливому дураку, оказалось какое-то дело до Паркер. - Я заметил, - усмехнулся Шторм, следуя за девушкой, идущей невесть куда. Куда идут люди, которым некуда идти? По тебе, знаешь ли, трудно не заметить, что у тебя проблемы. Без обид. Что-то не понравилось ему это "пообещай, что не уйдешь". Выслушать - без проблем, но это... в каком смысле понимать? Особенно в совокупности со словами "мне нужна помощь" очень. настораживает. Он ведь не хотел ввязываться в то, что случилось с Эшли, что бы с ней ни случилось. Они давно уже чужие друг другу люди; тем более не стоит ждать помощи от человека, которому ты по большому счету не сделала ничего хорошего. Она сама взрослая, самостоятельная, успешная женщина, добрых пять лет как-то справлялась без него, да и раньше не сказать, чтобы испытывала в его присутствии особой нужды. Ох, Эшли, не хочется брать кота в мешке и подписываться неизвестно на что ради человека, насчет которого сомневаешься, стоит ли он того. Ты должна это понимать. Так что - посмотрим. - Ладно, - произнес Митчелл, передернув озябшими плечами и снова потянувшись за табаком, - рассказывай, что у тебя стряслось.
Ashley Parker: Looking at myself in the mirror - Funny... I should see only headlines and ads with my name. I was told I'd see my ally. So who are these skeletons With guns taking aim? © Странные времена. Раньше все было настолько проще... О да, сказала девушка двадцати пяти лет отроду. Впрочем, эта ирония весьма далека от актуальности; ведь я никогда не чувствовала себя маленькой, юной, молодой, никогда не соответствовала в психологическом возрасте сверстникам. Я всегда взрослела и старела раньше остальных, при этом не смея избавиться от клише возрастного поведения, и это несовпадение, это роковое несоответствие всегда разрывало меня, не давало мне идти вперед, а заставляло лишь топтаться на месте на своих высоких шпильках, глядя, как мимо меня проходят знакомые, незнакомцы, минуты, годы. Раньше все было проще. Раньше мы не вынуждены были идти рядом, как незнакомые люди, боясь соприкоснуться плечами; раньше нам не нужно было, как сейчас, говорить "Сядем сюда?", чтобы подойти к лавке и усесться на ней в молчании, чувствуя бессмысленность слов и наслаждаясь тишиной. Все это время прошло так давно и быстро, что я даже не успела заметить прелесть его, восхититься невиданной естественности и благословенности его; только после это слово "раньше" настигло меня, избило и повалило в продолжительный нокаут. Раньше я могла попросить его о чем угодно, и не чувствовать стыда и недоверия - могла просто подойти и сказать, и он бы понял меня и не осудил бы меня. Лишь ложь отвращала его; тогда, после той лжи, моя жизнь и была поделена на "сейчас" и "раньше" - хотя я и не сразу это заметила. И сейчас было почему-то очень стыдно начать рассказ - хотя я и понимала, что иного выхода из ситуации не найти больше. Там, в моем прошлом, было очень много грязи, в которой мне было очень стыдно признаться ему, вечному блюстителю чести и порядка. И не то, чтобы он не догадывался о том, в какой разгул могла я пуститься без него, без каких-либо обязательств и без какой-либо ответственности; просто проговорить это вслух значило как будто подвести черту под всем, подтвердить, что я его недостойна. - Окей, - выдохнула я наконец. В конце концов, чего уже было оттягивать. Все это началось летом, когда я написала несколько громких статей и стала... интересна многим. На меня обратил внимание один акционер Гринготтса, очень влиятельный мужчина пятидесяти восьми лет. Скотт, его звали... Он был женат, но жене его было примерно столько же, сколько ему... ну ты понимаешь, чего ему не хватало. Он купил мне квартиру в Косом переулке, мы там встречались. Он вообще много чего мне покупал, я не жаловалась. А еще он был игрок, понимаешь? Как-то сводил меня в клуб, к своим друзьям на встречу - действительно, не с женой же идти... Ну и сказал, мол, хочешь сыграть? А мне что, я сыграла, его же деньги. Да только не сложилось у меня, ну и проиграла я много, его друзьям. Он очень смеялся, мне аж жутко становилось, как он яростно насмехался над моей невезучестью. Но потом он утешал меня, все было, как по маслу. Ну и забыла я про эти полторы тысячи. Думала, что он заплатил... Естественно, я ему изменяла. Кто в здравом уме потратит всю свою жизнь на старого мужика, который, пусть и богат, но в остальном совершенно никчемен? Второй был моего возраста, водитель "Ночного Рыцаря". Я как-то добиралась до дома на автобусе, ну и... понеслось... Митч, я не знаю, почему я все это делаю, и, главное, зачем... Ну и Скотт узнал, через пару месяцев как-то вычислил. Пришел на квартиру, выставил за дверь без вещей, позволил только свое тряпье забрать - да и много ли у меня было до встречи с ним? Это было двадцать первого вечером, накануне теракта... Оливер - тот, второй - не пустил меня к себе, когда я сказала, что произошло. Мне было негде найти съемную квартиру под Рождество, поэтому я ночевала в офисе. Да я бы справилась, я всегда справлялась, что уж там... Но вчера мне прислали громовещатель, из банка, эти, друзья Скотта... Так вот, он не заплатил им тогда. Понимаешь?! Он им просто не заплатил! По мере рассказа спокойствие покидало меня - от осознания собственной жалкости, ничтожности и беспомощности даже не перед всей этой огромной денежной махиной, а перед - вроде бы незначимым, но на деле верховным - судом человека, который просто сидел сейчас рядом со мной и молчал. На последних словах я сорвалась, почувствовала, как ком подкатывает к горлу - но продолжила, как-то уже истерично, задыхаясь. - Они вызвали меня к себе... У меня были деньги, у меня достаточно большой счет, я много зарабатываю. На тот момент у меня была примерно тысяча галлеонов на счету. Я сказала им, что смогу заплатить через несколько месяцев, даже с процентами, но в кредит... А они... Они не захотели меня слушать, Митч! Они сказали, что деньги должны быть к новому году! И что все те деньги они уже сняли, и что я банкрот! И что... потом они подадут на меня в суд... Митч! Я не хочу в Азкабан! Там сидят убийцы и воры, а я, что я, почему я, за что?! Никто не отвечает на мои звонки, мне не к кому идти, некуда идти-и-и... Я не решилась не то что снова бросаться ему на шею с мольбами - но даже смотреть на него, когда все лицо скривило плачем; напротив, я поскорее закрылась руками - даже не очень-то понимая, от кого прячась и зачем. Что ж, теперь я была полностью в его власти; и если мне не помог бы он, не помог бы никто. Save me! I'm my own worst enemy, Running headlong to the wall, Cos I want my freebie... Save me! You're the only out I see - And I need your love the most, When I least deserve it. ©
Mitchell Storm: Митчелл слушал, не перебивая, лишь изредка отпускал одиночные смешки, но не издевательские, нет. Выражающие скорее смешанное чувство недоумения и правоты - подтверждения догадок, в которых предпочел бы ошибиться, чем прийти к тому, что следовало доказать. Чего еще было ожидать от Эшли? Что она остепенится, прекратит совершать глупости? Митчелл, может, был бы и рад ее переменам в, так сказать, лучшую сторону. А может, и нет. Потому что тогда это был бы кто-то другой, а вовсе не его старая подруга. Должно же в жизни хоть что-то оставаться постоянным? Пусть даже то будет человек-локальный хаос. Но проблемы у Эшли, надо сказать, действительно были нешуточные — чтобы оценить их масштабы, стоило только услышать сумму задолженности. А сумма действительно солидная, даже по меркам тех, кто никогда не жаловался на бедность. Митчелл ведь и сам был из весьма обеспеченной семьи. Хотя... по правде говоря... именно что был. Что, собственно, Эшли от него хочет? Да, да, конечно, он сам проявил участие и стал допытываться, что у нее стряслось, но ведь поведение ее было до того демонстративным и кричащим "Помогите мне! Что же вы не помогаете, почему всем все равно?", что рано или поздно эта тема бы всплыла в разговоре; здесь уж либо надо было оставить девушку в покое и дать ей уйти, либо смириться с тем, что, чтобы не показать себя безразличной свиньей, придется поломать голову, как бы протянуть руку помощи, если эту самую помощь толком не можешь оказать. Сейчас Митчелл был фактически бездомным преподавателем в Хогвартсе, которому на жизнь хватает, но не более того - и сам не в лучшем положении, в сравнении, правда, оказывающимся гораздо более выгодным. И уж конечно, помочь покрыть долги Эшли, чтобы та могла продолжать жить безбедно, как раньше, Шторму сейчас было бы весьма проблематично. Невозможно без того, чтобы не обращаться к собственной родне, если уж говорить прямо. Чего, понятное дело, когда тебе уже под 30 и ты вроде как более-менее состоялся в жизни, делать совершенно не хочется. Значит, "за что"? О, даже не знаю, с чего начать. Но не переживай на мой счет. Я - как ни странно, наверное - на твоей стороне и тоже не хотел бы, чтобы тебя посадили. Уж мне ли не знать, кого туда сажают. Хотя такие же счастливчики, как ты, "сорвавшие куш", там ведь тоже встречаются, так что, может, довелось бы тебе повестись с лучшими из тамошнего контингента, кто знает? Митчелл сидел молча, не выражая никаких эмоций и лишь хмурясь иногда; сидел достаточно долго, чтобы успело создаться впечатление, что... да чтобы у собеседницы была возможность передумать все варианты развития сюжета и решить себе невесть что, в лучшем случае - что ему банально все равно на проблемы ближнего своего и он готов, докурив, поблагодарить за представление и уйти. Или что помимо этого еще, может, выскажет, насколько ему противно и что знаться больше не хочет, и также уйдет. На самом деле, послать Паркер к черту и постараться забыть о последней паре встреч соблазн был велик. В конце концов, казалось, что ее выкрутасами уже давно сыт по горло и больше ни с чем таким связываться больше не хочется. С другой стороны, если он действительно сейчас возьмет и уйдет... Неспособность что-либо сделать неслабо уязвляла самолюбие. Тем более, когда от тебя ждут помощи, и более того - обвиняют в безразличии. И... Мерлин... как бы то ни было... это же Эшли. Как бы он ни был сыт ее отношением, но все же не чужой человек, пусть так и может показаться на первый взгляд, и сколько бы ни убеждал себя в обратном. - Какой реакции ты от меня ожидала? - докурив, хмуро произнес Шторм, глядя перед собой и то ли не замечая метаморфоз, творящихся с лицом собеседницы, то ли не желая замечать. - Ты же понимаешь, что я мало чем могу тебе помочь? - тихо хмыкнул он, вставая со скамейки, сидя на которой, успел изрядно закоченеть, и, обернувшись, выжидающе вздернул брови. - Давай, поднимайся.
Ashley Parker: We keep the beat with your blistered feet And we bullet the words at the mockingbirds singing Slept through the weekend and dreaming Of sinking with the melody of the cliffs of eternity Got postcards from my former selves saying: "how've you been?" We might've said goodbyes just a little soon Рыдать в одиночку - это последняя степень отчаяния. К счастью, далеко не каждому человеку в своей жизни доводится ее достигнуть. Все-таки в рыданиях, в этом причитательном вое - за что мне, такому хорошему, милому и доброму, такие страдания - всегда содержится определенная нотка театрального привлечения внимания; и это вполне естественно: ведь когда тебе плохо, очень важно, чтобы кто-то находится рядом. Поэтому, как бы ни была безвыходна та мерзкая ситуация, в которой Эшли оказалась, женщина до сего момента еще не чувствовала такой жадной потребности впасть в стихийную, неостанавливающуюся истерику от жалости к себе самой. Раньше во всем этом чертовом мире не могло найтись свободных ушей, которые готовы были бы хотя бы внять всем ее всхлипам, смысла раскрываться, как раковина, чтобы встретить вокруг себя пустоту, просто не было - и она, позволяя себе всплакнуть в пустом офисе "Пророка", быстро успокаивалась. Но сейчас, рядом с Митчем, она просто не могла остановиться. Она вовсе не рассчитывала на то, что он проявит хоть какое-то участие, произнесет слова утешения и, тем более, обнимет ее или начнет гладить по волосам, как он когда-то делал - этой его широкой, сильной, нежной рукой с очень-очень короткой линией жизни (как у нее), над чем они всегда цинично смеялись, говоря, что им, очевидно, суждено вместе скопытиться по формуле live fast, die young. Подсознательно Паркер чувствовала всю унизительность момента, понимала, что таким поведением только подчеркивает, как низко пала после расставания с Митчем, хотя еще совсем недавно мечтала доказать ему свою полную состоятельность и независимость; но, тем не менее, сейчас испытывала какое-то странное, усиливающееся с каждой секундой необъяснимое облегчение - как будто катарсис через исповедь. Она и правда очень давно не говорила ни с кем начистоту, так, чтобы выложить добровольно всю подноготную; и даже тот факт, что ее сегодняшний исповедник был, по всей видимости, глубоко безразличен к ее состоянию, не умалял его заслуги - ведь именно благодаря ему река чувств Эшли, постоянно судорожно стиснутая плотиной, наконец хлынула в свое естественное русло. Этого ей очень давно не хватало. Так же, как давно не хватало Митчелла. У Паркер судорожно вздрагивали плечи, с которых от этого сполз штормовский плач, она размазывала мокроту по всей своей давно ненакрашенной физиономии и истерически икала; ей казалось, что слезы у нее просто никогда не кончатся - потому что их накопилось так много, что хватило бы, наверное, на десять таких истерик. Она могла бы задуматься о сути молчания Митчелла, так и не ответившего ей ничего на ее просьбу о помощи, однако сейчас она была не в состоянии для каких-то размышлений. Только одно заставило ее оторвать от опухшего, раскрасневшегося лица мокрые ладони: боковым зрением Эшли заметила, что Шторм поднялся с лавки и как будто двинулся прочь. Наверное, прежняя, упрямая и настойчивая Эшли бросилась бы за ним, схватила за плечо, заставила ответить; но сейчас Паркер просто растерянно сидела на лавке и с лицом, на котором некрасиво застыло выражение полу-плача, полу-мольбы. - Ты не можешь просто так уйти... ты же... сказал... - прошептала она по-детски искривленными губами - внезапно запнувшись и потупив заплаканные глаза. Я тоже когда-то сказала, что буду верна ему - и что с того? Изменила со своим школьным другом в тот самый день, когда ему больше всего нужна была моя поддержка... Что ж, отомсти мне, Шторм, я этого заслуживаю: растопчи меня, когда я доверилась тебе, и это будет справедливо, оставь меня одну, нищую и обреченную, и в твоем поступке отразится небесная кара. - Ты прав, здесь нечем помочь... мне просто... спасибо, что выслушал... Паркер не торопилась вставать со скамьи; в конце концов, она была достаточно уютна для того, чтобы на ней же и переночевать. Окончательно стащив со своих плеч плащ Шторма, она, свернув его в неаккуратный комок, протянула его Митчеллу, тут же почувствовав, как под выправившуюся из-под юбки майку задувает ледяной рождественский ветер. Спасибо тебе, Чарльз Диккенс, за этот, хотя бы один, Дух Прошлого Рождества - что ж, теперь в Азкабане я буду очень хорошо помнить то, к чему никогда не вернусь. Эта ироническая мысль мелькнула у нее в голове как раз в тот момент, когда Шторм с недоумением воззрился на собственный плащ - и позвал ее за собой. - Ты... О, Митчелл, - на губах Эшли впервые за много дней мелькнула недоверчивая, дрожащая улыбка. Она снова развернула плащ и накинула его себе на плечи; ей очень хотелось кинуться ему на шею, расцеловать его за это неохотное, но такое важное проявление истинного благородства - но она лишь поднялась со скамьи и подошла к нему почти вплотную, ожидая его дальнейших указаний. В кои-то веки ее не унижала роль слабой женщины, всеми действиями которой руководит мужчина. В конце концов, такой мужчина, как Митчелл, стоил того, чтобы рядом с ним становиться слабой.
Mitchell Storm: Hello world, hope you're listening Forgive me if I'm young For speaking out of turn There's someone I've been missing I think that they could be the better half of me They're in the wrong place trying to make it right But I'm tired of justifying so I say you'll Митчелл собирался сказать, чтобы Эшли не слишком радовалась: помощь его чисто символическая и помогает он ей разве что только из чистого благородства, просто потому что на его месте для того, чтобы оставаться абсолютно равнодушным, надо, пожалуй, в крайней степени ненавидеть человека, чего он по отношению к ней не ощущает несмотря на то, как она с ним когда-то обошлась и насколько противно ему было сейчас; нет, он ее вовсе не ненавидит. Не рискнул бы утверждать что-то наверняка и нет никакого желания разбираться, как и пытаться сформировать теперешнее отношение к Паркер - вообще ведь сколько времени о ней старался не вспоминать и предпочел бы, чтобы она и вовсе не появлялась вновь в его жизни. Но, если быть откровенным, ненависти к ней он не испытывал никогда, даже на момент их последней встречи несколько лет назад, а ведь стоило. Но это не важно. В любом случае, даже если бы хотел, ничего больше он для нее сделать не может. Но оставлять человека на улице, без крыши над головой, тем более в канун Рождества - довольно бесчеловечно, что ли. Кроме того, он собирался сказать, что ничего она ему не должна, разве что только чтобы не пыталась его потом искать - если вдруг ей придет в голову, конечно. Собирался сказать, но не сказал. Лишь нахмурился и отвернулся. Хорошая идея - предоставить крышу нуждающейся, однако довольно сложно это сделать, самому как таковой этой крышей не обладая. Сам-то он формально проживает сейчас в доме своего деда, но черта с два он хоть на пушечный выстрел кого-то туда подпустит из тех, чье уважительное отношение еще дорого. Не то чтобы все было так ужасно, но... вообще-то... да, было бы. Сами понимаете, как неудобно бывает, когда волей-неволей приходится знакомить кого-то с семьей. Особенно если семью представляет кто-то столь же неугомонный, как Тобиас Шторм. Словом, предлагать к услугам Паркер собственное жилье, будь оно в Хогвартсе или Годриковой Впадине, не вариант, тем более что выглядело бы это, пожалуй, прямо скажем, странно. Но обеспечить ей пару дней проживания в более нейтральном месте... например, что уж далеко ходить, в Дырявом Котле, вряд ли составит проблемы. Стараясь не замечать назойливых взглядов особо наблюдательных и запомнивших их зевак, Митчелл быстрым шагом подошел к хозяину заведения договориться об одном из гостиничных номеров, расположенных на верхнем этаже, и удача сопутствовала ему - бездомных в этот вечер оказалось не так много, чтобы заполонить все комнаты. Дырявый Котел, конечно, вам не дешевый безликий хостел, и проживание в нем весьма ударяет по карману, но цена вполне устраивает и Митчелл готов ее заплатить, лишь бы, с одной стороны, избавиться от проблемы, но с другой, чтобы и совесть оставалась чиста. - На пару дней можешь остаться здесь, - констатировал Шторм, остановившись в дверях новоприобретенной комнаты, и уточнил, нахмурившись еще больше. - Или... скорее... на неделю. Как тебе будет удобно, - но в любом случае, удобнее, чем скамейка по соседству с баром, не так ли? Или где там Эшли собиралась ночевать, у себя в офисе? - Боюсь, это все, что я могу для тебя сделать. Пока. Возможно. Хотя... ведь и того многовато для особы, которая не очень-то этого заслужила, не правда ли? Только какого черта тогда он не перестает думать, как Паркер выкрутиться из ее нерадостного положения. Что делал бы на ее месте (на котором, безусловно, никогда не оказался бы) и чем мог бы помочь, что бы там ни говорил о невозможности такового поступка. Да, и еще как могло так получиться, что кроме него обратиться Эшли совершенно не к кому. То есть, понятно, что ее старик и юнец помогать ей не станут, но ведь Эшли никогда не жаловалась на нехватку друзей и знакомых. Куда подевался, в конце концов, этот ее школьный друг, который, как оказалось, и не друг вовсе? - Мне пора, - произнес Митчелл, сам не совсем понимая, куда. Очевидно, к Пейтону, к которому до встречи с Эшли больше склонялся не идти, но что-то заставило передумать. Шторм не сомневался, младший товарищ его все равно ждал, несмотря на все "не знаю", "не думаю" и прочие отговорки, просто потому что это в его характере, этого неисправимого гриффиндорца и большого ребенка. - Спокойной ночи, - надеюсь, выкрутишься как-нибудь и все наладится. Нет, правда. Счастливо оставаться. Come home, come home Cause I've been waiting for you For so long, for so long And right now there's a war between the vanities But all I see is you and me The fight for you is all I've ever known So come home
Ashley Parker: Это было так странно: осознавать, что человек, которого я не видела и не хотела видеть уже пять лет, оказывался в итоге единственным, кто предлагал мне помощь. Странно потому, что я знала: инверсии ситуации быть бы не могло. Не потому, что Митч бы никогда не был виноват передо мной так, как была виновата перед ним я, (хотя и это было правдой), - а потому лишь, что жизнью я была научена не протягивать руку помощи даже тем, кто даже, казалось бы, был когда-то мне близок. Если все было кончено, я не вспоминала о благородстве - его у меня всегда было меньше, чем здравого смысла; я отворачивалась и уходила, представляя, что это не мое дело, и для этого даже не должна была чувствовать какую-то ощутимую неприязнь. Я поняла бы Шторма, если бы он сделал так же. В этом мире - моем мире - каждый был сам за себя, и я не надеялась найти в ком-то поддержку. Но мерить Митчелла по себе у меня никогда не получалось. Он видел, как я нуждалась в том, чтобы кому-то наконец довериться, упасть в чьи-то руки и потерять голову - и подставлял ладони. Было бы, конечно, глупо надеяться на то, что Шторм тотчас же собирался вывалить мне в карман нужную сумму; я не ждала этого ни от него, ни от кого-то другого - спасти меня сейчас могло снисхождение банкиров Йоргенсенов, и только оно. Однако важно было не это. Важно было не то, что Шторм каким-то загадочным образом решил бы все мои проблемы, как волшебный помощник из сказок, а потом провалился сквозь землю; важна была сама его готовность помочь - хотя бы какими-то, самыми скудными средствами. Это я, как всякая сирота, умела ценить. Но, увы, как всякая женщина, начинала ценить уже слишком, слишком поздно. Неприятный резкий ветер задул мелкой ледяной крупой мне прямо в глаза, когда я развернулась вслед за Митчеллом и, едва поспевая за его широким шагом на своих дурацких шпильках, потрусила рядом, сжимая в обветренных красных руках, перекрещенных на груди, приятную грубую ткань фалд его плаща. - Куда мы идем? - зачем-то спросила я, передернувшись то ли от ветра, то ли от странного звучания слова "мы", которое было сейчас и уместно, и неуместно одновременно. Шторм нахмурился и не ответил; я замолчала. Мы шли обратно, в "Дырявый котел" - откуда еще не так далеко ушли по безлюдной маггловской улице. Ясное дело, Митчелл не собирался приводить меня к себе домой: хотя он все-таки вряд ли был женат, раз в рождественский вечер торчал в "Котле", любым членам семьи, и не только жене (кто у него там был, кстати? дед?), не понравилось бы появление в Сочельник в доме женщины, смахивающей нарядом на замерзшую проститутку, а поведением - на неудавшуюся алкоголичку. Когда Митч был аврором, у него была в аренде отдельная квартира от организации, и мы жили там вдвоем, - но сейчас он променял штаб Аврориата на кабинет Хогвартса, и не мог пустить меня в свою жизнь снова, хотя я почему-то неожиданно начала чувствовать, что сама-то была бы к этому готова. Меня угнетало, подавляло то, как отчаянно он стремился отстраниться от меня, как не давал мне ни малейшего шанса попросить прощения, оставаясь по-прежнему все тем же спокойным, угрюмым недосягаемым человеком из прошлого, у которого чуть ли не на лбу ножом было вырезано "Назад пути нет". Заходя в "Котел", откуда чуть меньше часа назад выбежала с матерными воплями, я чувствовала себя полной дурой - потому что зевак, запомнивших меня в лицо, было здесь достаточно, и мне казалось, что чуть ли не каждый посчитал нужным ткнуть в нашу колоритную парочку пальцем. Наверное, будь я с кем угодно другим, я посчитала бы такой маневр жестокой насмешкой, рассчитанной специальной на то, чтобы довести меня до ручки унижения, - однако о Митчелле я так подумать не смогла. Во всяком случае, не сейчас, когда он стал моим благодетелем. Пряча глаза, чтобы не замечать взглядов, так и шарящих по всей моей фигуре, хотя раньше это меня никогда не смущало, я уставилась с тупым вниманием на руку Шторма, подписывавшую договор об оплате комнаты все тем же, извечно аккуратным почерком, немного напоминавшим - из-за Дурмстранга, вестимо - немецкую каллиграфическую вязь. Ну вот, сейчас ты подпишешь, заплатишь и уйдешь, сделав мне ручкой. А я останусь. И все. Или же нет? We were young and times were easy, But I can see it's not the same. I'm standing here but you don't see me - I'd give it all for that to change. And I don't want to lose you, I don't want to let you go. Когда Митч, вместо того чтобы дать мне ключ, развернуться и уйти, направился вслед за мной наверх, к номерам, мне показалось, что я вернулась назад во времени. Идя по лестнице, судорожно вцепившись в поручень, я не могла прекратить оборачиваться назад, чтобы попробовать уловить в его лице хоть какое-то, самое незначительное изменение выражения. Я поймала себя на мысли, что мне до дрожи в коленях хотелось сейчас, чтобы он улыбнулся. Я, кажется, не видела его улыбку целую вечность; но все равно встречала все тот же твердый, сосредоточенный на чем-то своем взгляд из-под нахмуренных бровей. Зачем он шел за мной? По его виду непохоже было, что он хотел остаться на ночь, но я была рада обманываться и отметать любые логические умозаключения. В дверях номера я обернулась, неторопливо стянула с плеч плащ и бережно протянула Шторму - с вызывающей нежностью глядя ему в глаза со своим фирменным лукавым прищуром. Мол, может быть, зайдешь? Но то, что он сказал после, не обратив на мое безмолвное приглашение ни малейшего внимания, заставило меня остановиться. - Разве ты не собираешься остаться? - спросила беспомощно я - ляпнув слишком прямые слова раньше, чем прикусила язык. - Но ты мог бы... Мы могли бы... Сегодня Рождество... Ты бы подождал меня, я бы сходила в душ, а потом... - Я бы побоялся не дождаться тебя из ванной в том случае, если бы ты решила встретиться там с кем-то другим, - был мне ответ. Я отшатнулась, вздрогнув, будто от удара поддых. Нет, скорее так: от удара ниже пояса. Так для этого ты решил проводить меня, Шторм? Я вижу, какое презрение написано сейчас на твоем вечно угрюмом лице. Тебе показалось, что между нами еще не все сказано, не все перемолото в муку временными жерновами - и ты решил меня добить? И правда, я слишком давно старалась не вспоминать этот пункт своего длинного резюме для Сатаны, чтобы сейчас встретить твое язвительное замечание со спокойным, бесстрастным лицом. Наша сегодняшняя встреча, которую я готова была вспоминать с благоговением, теперь из-за этого воспоминания снова скатывалась в омут мерзкой мещанской драмки, пошлейшего бразильского балагана, в котором снова нельзя было любить, потому что это слово становилось релевантным только для секса. Хорошо, я признаю, тогда я первая - и последняя - превратила нашу жизнь в убогий мелочный фарс. Но сейчас-то за что? - Ты не был так жесток, когда мы были вместе, - проговорила я, еле двигая кривящимися губами, с трудом сдерживая - слезы, крик? - просто какое-то смутное тянущее чувство тоски и боли, так и норовящееся как-нибудь да вырваться из груди. - Не говори так. Я и без тебя прекрасно знаю, что тогда позволила своей идиотской похоти сломать себе жизнь. Не думаешь ли, что с меня этого было достаточно? Вместо ответа Шторм просто развернулся в дверях и пошел по длинному пустому коридору по направлению к лестнице. Я почувствовала, как у меня в горле снова поднимается огромный удушливый ком; выскочив из номера, я не посмела броситься за ним, и только, задыхаясь, завопила ему в спину: - Я никогда не любила Джека! Он всегда был для меня просто другом, просто коллегой! Мы просто надрались тогда, два идиота, это был единственный раз за все время, пока я была с тобой! Митч! Я никогда не хотела никого, кроме тебя, я даже замуж вышла просто потому, что его тоже звали Митчелл, черт возьми! Прости меня, Митч, Митч, пожалуйста, я люблю тебя! Но он не оборачивался. Плевать хотел, не верил, объяснял мои вопли тем, что я час назад была пьяна? Может быть, и мне рано или поздно будет проще так их объяснить самой себе. Я увидела, как его извечно кудрявая голова пропала из виду на лестнице, и поняла, что мне пора прекратить этот балаган и действительно отправиться спать, как Шторм мне посоветовал. Если у меня вообще получится уснуть сегодня. Даже спать на скамейке в переулке вместо этой презрительной последней подачки было бы, наверное, лучше. Standing out in the rain, knowing that it's really over - Please don't leave me alone. I'm flooded with all this pain, knowing that i'll never hold you, Like I did before the storm.
полная версия страницы