Форум » «Ларец со сказками» » [16.01-20.01.2024 г.] Quite the contribution to the unnatural selection » Ответить

[16.01-20.01.2024 г.] Quite the contribution to the unnatural selection

Storyteller: Время действия: 16-20.01.2024 (вечер 16-го января - ночь на 21е января). Место действия и его примерное описание: Лондон, Чизвик; подвал коттеджа Гвендолин Лавкрафт, медсестры Мунго. Действующие лица: Гекльберри Роули, Пейтон Смит. Ситуация: [quote]Хорошо, говорю. Хорошо же, я им шепчу. Всё уже повисло на паутинке. Но допустим, я сдамся, допустим, я сам себя растопчу, но допустим, я вычищу вам ботинки! Только ради женщин, детей, стариков, калек! Что вам проку в ребёнке, старце, уроде? Нет, они говорят. Без отсрочек, враз и навек. Чтоб таких, как ты, вообще не стало в природе.[/quote][quote]<...> you must be healed by now... on the outside, at least. I hope you're not too ugly. What a collection of scars you have! Never forget who gave you the best of them, and be grateful; our scars have the power to remind us that the past was real. We live in a primitive time, don't we? Neither savage nor wise. Half measures of the curse of it; a rational society would either kill me or put me to some use. Do you dream much? I think of you often. Your old friend, ~[/quote]Его надо убить? Услышал что-то не то, да еще и насолил Квентину на последнем теракте? Да не вопрос. Только зачем же быть таким скорым на расправу? Гораздо милосерднее позволить смертнику пожить еще немного, насладиться, так сказать, последними деньками, подышать свежим воздухом... кхм, чизвикской подвальной пыли... Тем более, негоже и обходить старого знакомого гостеприимством, не так ли? [more][/more] /ЭПИЗОД ЗАВЕРШЕН/

Ответов - 20, стр: 1 2 All

Gwendolyn Lovecraft: Время для оправданий давно прошло, и пора признать, что во всем происходящем виновата я сама. Что взять с Гекльберри? Каким он был так и не выросшим ребенком, капризным и невероятно жестоким, когда только попал в Мунго, таким и остался. Разве меня об этом не предупреждали? Не припугнули тем, как в былые времена мои предшественники могли пострадать не то что от неосторожно оставленного скальпеля, но даже от достаточно остро заточенного карандаша, вздумай только этот тип затеять очередную попытку сбежать? Добавляли, правда, что теперь это лишь старые страшилки, давно уже ничего подобного не случалось и пациент ведет себя тише воды ниже травы, но это вовсе не значит, что в его присутствии можно ослабить бдительность: парень совсем не лечится, он часто лжет и весьма искусно манипулирует людьми, лишь бы добиться, чего он хочет. Насколько же мне хватило глупости посчитать себя умнее других, купиться на интеллигентность и учтивость Роули и счесть несправедливо обиженным! Я могла бы сказать, что и представить себе не могла, что ждет Пейтона Смита, когда помогала усыпить его и доставить к себе домой. Но если быть до конца откровенной, то догадаться о последствиях было легко, я просто не хотела об этом задумываться. Я благодарна Роули хотя бы за то, что он жаворонок, а значит, в мои дневные смены все то, что происходит под крышей моего дома, происходит без меня. А в те редкие часы, когда ему вздумается нанести пленнику вечерний визит, я предпочитаю отсидеться наверху, обняв собственные колени или зажав уши руками, чтобы не слышать голоса, доносящиеся из подвала. Иногда - особенно после того, когда Геку требуется моя "помощь" - мне кажется, что на моих руках кровь Смита, и сколько ее ни отмывай, она никуда не исчезает. В такие моменты я особенно ненавижу себя. Я понимаю, что это ненормально - ни в чем не винить мучителя Смита; несмотря ни на что, вместе с отвращением, испытывать к нему привязанность и быть не в силах его бросить. Но я должна была стать тормозным механизмом для хорошо упрятанной бомбы, а на деле лишь потакала во всем монстру, опеку над которым мне доверили. Стоит ли с действительности винить его за это, а не меня? Не раз меня посещала мысль, что я же медик, я могу быстро и безболезненно прервать страдания Смита, но мне не хватало на это духу. Я могла бы помочь ему залечить раны или хотя бы напоить, но слишком силен был страх впасть в немилость Роули. Все, что я сделала - дала ему один-единственный совет. Надеюсь, если он услышал меня, переносить все выпавшие на его долю мучения стало хоть сколько-то легче, но что обреченному совет предаваться светлым воспоминаниям, по правде говоря. Однако чувство того, что я обязана сделать для него что-нибудь более существенное, давило со страшной силой, и вот, я, наконец, решилась. Лучше поздно, чем никогда, так ведь? Или когда станет уже поздно. - Мистер Смит... - я проскользнула в подвал, от нахождения в котором в ноздри сразу ударил запах крови, ненависти, страха, обреченности. "Как вы?" - могла бы спросить я, если бы только это не звучало как насмешка. Наводила ужас уже даже не столько почти уже ставшая привычной изувеченность тела пленника, сколько его настроение: тупая покорность, не оставляющая места страху и перемежающаяся с желанием сохранить остатки достоинства и показать себя несломленным. "Мне очень жаль", - могла сказать я, но что ему моя жалость? У меня было столько возможностей помочь, но я предпочитала делать вид, что не замечаю ничего из того, что происходит у меня перед носом. - Его здесь нет, - сглотнув, я склонилась над измученной жертвой моего домашнего изверга. - Сегодня какое-то собрание... сам понимаешь. Так что... Так что сегодня он не сделает тебе хуже. Я протянула Смиту стакан воды. - Не бойся, сейчас тебе ничего не грозит, - тихо произнесла я. Пока не перешла к главному, я наблюдала за Смитом и думала... вдруг он откажется? С чего бы ему мне доверять? Я в его глазах, наверное, ничем не лучше Гека; я и в своих-то не лучше. Да нет, бред какой-то. Ему нет смысла отказываться от протянутой руки помощи, ведь так или иначе, осталось ему недолго, и что бы я ни предлагала, хуже уже не будет. - Это напиток Живой Смерти, - я продемонстрировала Смиту небольшой флакон. - Не совсем в чистом виде, конечно... потому что... ну... Дело в том, что я собираюсь тебя отпустить, но для того, чтобы все сработало, нужно, чтобы Гек посчитал тебя... мертвым. Понимаешь?

Peyton Smith: Мистер Смит?.. Непривычность обращения по этой формуле даже озадачила меня на мгновение; все последнее время мой единственный ненавистный собеседник, мой истязатель обращался ко мне не иначе как "грязнокровка", и я даже успел как-то призабыть, каково же мое настоящее имя и как оно звучит на чужих губах. Однако сделать однозначный вывод о личности вошедшего по этому обращению я все равно не мог: бредовый шум в ушах застилал звучание голоса, и я до последнего боялся, что все это - лишь новое извращенное издевательство Гекльберри, который каждый раз находил новые способы унизить меня и зло посмеяться надо мной. Практически сползший на пол навзничь в полусне тупого изнеможения, я по мере сил судорожно подобрался и сел, осторожно оперевшись о стену полуголой, разодранной спиной и плотно подтянув запекшиеся кровью колени к груди, чтобы хоть как-то защититься - не очень-то понимая, зачем, но чувствуя в этом какую-то жалкую инстинктивную необходимость. Впрочем, потом я разглядел в свете открывшегося лестничного проема тонкую женскую фигуру Гвендолин, спускающуюся ко мне, держась за развороченные деревянные перила - и немного успокоил напряжение, вибрирующее в каждой мышце от мучительного ожидания. Тихая, незаметная, как мышь, она иногда появлялась в этом подвале, чтобы выполнить какую-то утилитарную задачу - связать меня, вытереть кровь с пола или ступеней, унести ошметки моей одежды - как же, чистокровка Роули не станет марать своих нежных аристократических рук... Она никогда не перечила и всегда выполняла то, что он от нее хотел, хоть на ее лице - в моем присутствии, по крайней мере - всегда было запечатлено смешанное выражение испуга, растерянности и непонимания. Я знал, что именно ее палочка в чужих жестоких руках оставляет на моем теле рваные раны от кнута, или же пытает меня до потери пульса, или же... черт... - но никогда не мог связать ее, Гвендолин, со всеми теми зверствами, которые мне теперь доводилось на себе испытывать. Как я не смог почувствовать по отношению к ней ни капли ненависти в тот день нашего первого и единственного одностороннего разговора, так до сих пор и не обвинял ее ни в чем. В конце концов, действие любого заклинания или зелья неумолимо; и тем страшнее, когда оно ломает волю человека, а он даже не чувствует от этого боли - напротив, только наслаждение новым, неведомым чувством легкости и беззаботности. Винить жертву за то, что она оказалась слабее этих мерзких импульсов, не смогла сопротивляться им, - значит переоценивать человеческую природу вообще и предъявлять к норме, простой негероической норме, завышенные, титанические требования. Это то же, что требовать от меня бесстрашия и дерзости в присутствие Роули, то же, что ожидать от меня под пытками - стойкого молчания. Но зачем же ты пришла сейчас, Гвен? Вроде бы, в последний раз мне не удалось даже немного растрепать крепкие веревки на своих запястьях - и вряд ли ты явилась, чтобы заменить их. Ты так странно не боишься меня; а может, я воспользуюсь твоей доверчивостью и сбегу - тебе никогда не приходило такое в голову? Ладно, нет, - очевидно, у меня слишком красноречивое состояние, чтобы я вообще мог наводить на мысли о каком-то побеге, каком-то сопротивлении; да и тут даже не в этом дело. Неужели я захотел бы бросить тебя здесь, Гвендолин, одну, виновную в моем исчезновении - чтобы ты в итоге заменила мою функцию домашней боксерской груши для своего обожаемого постояльца? Нет, такую цену я бы никогда не заплатил за свободу; и, видимо, на эту мою роковую черту и уповает со всей присущей ему жестокой злорадностью Роули, когда без задней мысли оставляет тебя наедине со мной. Так зачем ты здесь, Гвен? В твоих руках стакан... воды? Или - что это за прозрачная жидкость? - Это яд? - спросил Пейтон очень спокойно. Наверное, эта фраза уже звучала бы жутко, если бы сквозила недоверием и страхом в чьих-то устах, однако еще страшнее было, когда в голосе Смита сейчас читалась надежда. - Нет? - Смит тихо вздохнул; выражение его лица сейчас ясно выражало тупое болезненное разочарование. Хоть это, по всей видимости, правда была вода, и ему действительно хотелось пить до такой степени, что даже слюны во рту не осталось, он не торопился дергать связанными руками, пытаясь высвободиться и жадно схватить ими стакан. Исступление жажды прошло несколько дней назад, и сейчас он мыслил настолько здраво, насколько это было возможно в его положении. - Это его приказ? Чтобы я дольше мучился? - Не дожидаясь ответа, Пейтон стиснул зубы и обессиленно запрокинул голову набок, отвернувшись от Гвен. - Почему ему еще не стало скучно? - прошептал он как-то безотносительно адресата, себе самому. - Когда же ему уже просто станет, наконец, скучно... Инстинктивная звериная жажда продлить жизнь хотя бы на несколько жалких дней благодаря этому счастливому подношению сейчас боролась внутри Смита с мучительным осознанием того, какими станут эти несколько дней и как исступленно будет он в итоге желать той практически безболезненной смерти от обезвоживания, которая могла бы вскоре настигнуть его, если бы он отверг эту помощь. От разрывающего сознание выбора между собственной жизнью и смертью у Пейтона даже непроизвольно задрожали губы. Сейчас тебе ничего не грозит... Однако в том и заключался весь ужас существования Смита: он жил от пытки до пытки, до визитов Гека постоянно с тупой, тянущей жилы обреченностью ожидая его прихода, а во время его визитов только и мечтая о том, чтобы все это поскорее закончилось. "Сейчас" для него делилось на два равномучительных состояния, и не в силах Гвен было что-либо изменить, - даже одним стаканом живительной влаги; потому что если сейчас ему и правда стало бы немного легче, то потом все вновь вернулось бы на круги своя. Он уже готов был медленно, кататонически покачать головой в ответ на предложение напиться и безразлично отвернуться к стене, - однако следующее предложение повергло Пейтона в полнейшее недоумение и шок и заставило его с каким-то непонимающим удивлением воззриться на неожиданную посетительницу. Напиток Живой Смерти? Смит ожидал от Гвен чего угодно, только не предложения существенной помощи при побеге; впрочем, сейчас-то решение принять было, к сожалению, гораздо проще, чем с пресловутым стаканом воды. Это действие касалось не только его одного, и если спасение от жажды могло бы проститься Гвен Геком как нормальное женское милосердие, то организация спасения пленника очевидно обрекала бы ее на... что? На то, что Смит, что бы это ни было, в любом случае не осмелился бы допустить ради своего единоличного спасения. - Нет, - сказал Смит громче, чем, ему казалось, он вообще теперь был способен говорить. - Ни за что. Ты не понимаешь? Если что-то не сработает... Он обо всем узнает и... Он накажет тебя, он убьет тебя, понимаешь? Я не допущу... Не нужно больше жертв, хватит. Смит говорил прерывисто, не глядя в глаза Гвендолин, но упрямо и отчетливо, чтобы наверняка быть услышанным и понятым. Ему даже показалось, что этих слов оказалось достаточно, чтобы убедить ее, и он очень обрадовался тому, что теперь не придется многократно отвергать единственную надежду на выживание. Но когда Смит уловил в движениях Гвен подобие стремления уйти, он умоляюще дернулся в ее сторону, не в силах остановить ее по-другому - потому что очень боялся ее ухода. Присутствие не совсем дружелюбного, но хотя бы нейтрального, сочувствующего человека в этом забытом богом месте придавало ему не то чтобы сил - но хотя бы решимости, давало способность вести себя достойно, согласно своим принципам, которые в любое другое время как-то позорно забывались - или просто оказывались несостоятельными. - Если ты правда хочешь помочь мне... убей меня, - прошелестел Пейтон в следующий момент, слыша свой голос будто со стороны. Он бы заломил руки, но они были по-прежнему связаны у него за спиной. - Ты же... знаешь The Killing Curse? Это даже не будет грехом, ты не должна будешь чувствовать вину... Это будет... как эвтаназия, понимаешь? Магглы так иногда убивают безнадежно больных... А он ничего не заподозрит, решит, что я сам... Пожалуйста. Я не могу больше. Пожалуйста. Я хочу умереть достойно, и... чтобы не было так бол... а не... а не... а не как визжащая зарезанная свинья... Под конец голос сорвался, как бы Смит ни мечтал произнести все эти слова со смелой гордостью несломленного обреченного. Почувствовав, что впервые за эти несколько жутких дней к горлу все-таки подкатывает огромный, постыдный ком жалости к самому себе, Пейтон изо всех сил сжал готовые по-детски искривиться сухие белые разбитые губы и зажмурил глаза, задерживая слезы под веками: ему не хотелось превращать серьезную, искреннюю просьбу в недостойный мелодраматический бред. Интересно, Гвен будет так же послушна его словам, как и словам Гека? Или же начнет уверять его в том, что нужно терпеть, не желая брать ответственность за его гибель на себя? Что ж, сейчас все зависело от ее ответа. Стоп! Строки зачеркнуты, сумерки скроены, И даже родным позабыть тебя будет несложно. Здесь так и становятся супергероями, Здесь так попадают под суперобложку.

Gwendolyn Lovecraft: I will never end up like him Behind my back I already am Keep a calendar this way you will always know The last time you came through - Я знаю, на что иду, - я покачала головой. - И потом... он меня не тронет. Только после того, как произнесла это, я поняла, что не солгала. Насчет второй части фразы, конечно. Правдивость первой и я не подумала бы подвергать сомнению: я такая трусиха, что мне стоит больших усилий убедить себя в необходимости совершить что-нибудь рискованное, и уж тогда я прилагаю всю осторожность, на которую способна. Что до того, насколько далеко я могу зайти, прощупывая, чтобы это мне сошло с рук... Вне зависимости от того, блефовала я или нет, мой ответ не изменился бы. Но правда в том, что Роули привязан ко мне так же, как и я к нему. А еще в том, что... нет, я не стану говорить, что он не плохой человек. И даже с поправкой "не такой уж и плохой" - в это мне и самой верится с трудом. Тут дело несколько в другом. Монстр, как я сама говорила? Изверг, сумасшедший? Однако не стоит из этого делать выводы, что в нем нет ничего человеческого. Меня саму пугает порой, как жесток он бывает с одними и любезен с другими, но вообще-то... все они такие, в той или иной степени. Я умею в виду, Пожиратели Смерти. Хотя почему же, кто это "они"? Я нервно одернула рукав, скрывающий знак принадлежности к роковой организации. Мы. Мы все такие. И я в том числе. Итак, вдруг я поняла, что не боюсь, не выкинет ли Гекльберри что-нибудь... такого рода... именно со мной. Не знаю, может, мне кажется, но порой я улавливаю даже... сожаление? За то, что он меня во все это втянул. Он прекрасно понимает, что мне все это неприятно, не думает скрывать своей сущности и боится меня потерять. Словом... не волнуйся за меня, мистер Смит. Лучше позаботься о себе и позволь мне с этим тебе помочь. Я не собираюсь допускать ошибок и давать Гекльберри усомниться во мне. - Что?.. Нет, - от предложения Смита я аж похолодела и отшатнулась. - Нет, даже не думай. Не смей мне предлагать это. Я не смогу. Думаешь, я не думала о том, не проще ли будет всем просто тебя убить? Тебе, мне, да и Роули, несмотря на скуку, на которую он все время жалуется и для утоления которой он, как сам говорит, тебя и держит? Ох, Пейтон, неужели попроси тебя какой-нибудь умирающий его добить, ты бы с легкостью это проделал? Смог бы ты сам себя простить, убедить в том, что именно это было единственно правильным решением? Тем более когда прекрасно знаешь, что это вовсе не так. Мне кажется, в этом мы с тобой должны быть похожи. Нет, Пейтон, я не окажу тебе той услуги, о которой ты просишь. Ты будешь жить, хочешь того или нет и позволяет ли тебе твое благородство или нет. - Знаешь, я ведь могла и не спрашивать, просто сделать все по-своему, - поджав губы, жестко произнесла я и почти что насильно влила в Смита воду из принесенного стакана, включив режим "строгой медсестры"; за что-то же меня еще держат в больнице, как-то я справляюсь с капризными пациентами. А как с ними иначе, если не выставлять напоказ несгибаемость своих намерений? А вот сил и выдержки Смита надолго не хватило, и я оцепенела от звука его сломленного голоса. За что тебе все это, Пейтон? Не оставляет сомнений то, что вы с Роули были знакомы раньше и при том вовсе не были лучшими друзьями, и все же... Он не первый, кто недавно покушался на твою жизнь. Что же ты сделал? Что знаешь такого, что, может быть, угрожало бы безопасности моих... моих... приятелей? Хотя, готова поспорить, ты и сам можешь не иметь догадок о том, в чем же таком провинился. Я нерешительно протянула руку к Смиту и убрала волосы, прилипшие к его лбу. - Ты помнишь тот совет, который я тебе дала на днях? - тихо спросила я его. - Мистер Смит... Пейтон. У тебя есть... семья? Друзья? Может быть, девушка? Неужели тебе совсем не за что бороться? - монотонно произносила я, как заведенная, невидяще глядя в одну точку куда-то мимо Смита. - У тебя нет причин доверять мне. И все же... пожалуйста, доверься. Я тебя не подведу. Пожалуйста, Пейтон. Я не могу больше смотреть на то, что он с тобой делает. Я и не смотрю. Но все то, чем пропитана эта комната, уже давно проникло ко мне под кожу, отпечаталось на внутренней стороне век и шумит в ушах. Я же корю себя за все происходящее, неужели ты не понимаешь? Позволь мне хотя бы отчасти, насколько я смогу, искупить свою вину. - Я доставлю тебя в морг больницы, а затем отпущу. Все, что от тебя потребуется после этого... - я нервно улыбнулась. - не попадаться Геку на глаза. И еще... У тебя есть кто-нибудь, с кем я... может быть... могла бы связаться, чтобы тебе помогли выбраться? - эта мысль посетила меня спонтанно. Можешь не говорить о риске, которому я себя подвергну, если надумаю связаться с теми, кто мог бы желать мне отнюдь не добра. Но ты только посмотри на себя. Едва ли ты сейчас сможешь хотя бы стоять, не то что самостоятельно добраться до дома. Можно, конечно, было бы оставить тебя в больнице, пока не поправишься, но... Гекльберри хорошо постарался, чтобы я не решилась доставить тебя в больницу, где твое появление с весьма красноречивыми, говорящими за себя ранениями трудно было бы объяснить и не вызвать нежелательных сенсаций. Черт, надо что-нибудь придумать, что же мне с тобой делать.


Peyton Smith: Он меня не тронет... Смит смог только невесело усмехнуться одними губами, услышав эти слова, полные слепой уверенности в неизбежной, однозначной положительности натуры того, кто для юной наивной Гвендолин, очевидно, представал в первую очередь человеком непонятым, отверженным и нуждающимся в поддержке - а уже потом мог сколько угодно быть больным и опасным психопатом. Теперь воздействие Амортенции становилось очевидно; чувствуя заметные отвращение и неприязнь ко всем действиям Роули, Гвен не могла сопротивляться общей привязанности к нему, его персоне в целом, безотносительно качеств личностного характера. Смотреть на все это, на все эти прозрачные, отраженные в каждом жесте, взгляде девушки мысли и переживания Пейтону было не менее жалко, чем Гвен, должно быть, - наблюдать, как он униженно валяется у нее в ногах и из последних сил пытается строить из себя невесть что, делая вид, что смирился со своей участью и готов на любой мученический конец, а на деле... Смит опустил голову и заговорил, не решаясь смотреть на нее прямо, - как будто ему самому было стыдно за ту правду, в которой он бы очень хотел быть не так уверен, как будто он сам тут был в чем-то виноват. - Ты правда думаешь, что он любит тебя? - Можно было бы саркастически усмехнуться, но Пейтон остался предельно серьезен. - Думаешь, убить тебя, пытать тебя - нечто невообразимое для него? Сколько времени ты знакома с ним - месяц, два? Я учился с ним в детстве более четырех лет, я знаю, на что он уже был способен тогда, и, поверь мне, тогда он еще не был... таким. Он использует тебя, поощряет тебя, пока ты нужна ему, пока ты покорна ему... А ты? Думаешь, ты правда любишь такого, как он? Это Амортенция, не более того. Я заметил это сразу, по твоим глазам это видно... Он ведь приносит тебе что-то по вечерам, не так ли? Какао, чай - очень сладкий... Послушай, постарайся один раз только сделать вид, что выпила - ты убедишься, что я прав. И тогда ты сможешь спастись... Просто беги от него, спасай свою жизнь, не волнуйся за меня, ты не должна... Смит бы говорил еще, с таким же запалом и жаром, во-первых, странно, неясно довольный той неожиданно данной хотя бы напоследок возможностью произносить свои мысли вслух и не бояться расплаты, а во-вторых, искренне радеющий за то, чтобы быть в итоге услышанным, чтобы Гвен поверила ему и спаслась, - но тут девушка прервала его. Аккуратным, но уверенным движением она запрокинула ему голову, и насильно, хоть и вполне безболезненно разжав челюсти, быстро влила ему в горло большой глоток воды. От неожиданности Пейтон не смог проглотить все сразу; он закашлялся, фыркая, как утопленник, чувствуя, что с непривычки, при всем желании, не может даже толком справиться с этим глотком. Что-то противно перевернулось у него где-то над желудком, как будто завязавшись тяжелым, грузным узлом в солнечном сплетении; Пейтон закашлялся сильнее, не в силах совладать с рвотным позывом неготового к потреблению воды, атрофировавшегося организма, рванулся вперед и успел только встать на колени и склониться, скорчившись, над землей, прежде чем его обильно вырвало желчью, разбавленной только что проглоченной жидкостью, на собственные ноги и туфли не успевшей отпрянуть Гвен.  - Oh, Jesus! - простонал Смит, от естественного брезгливого отвращения с огромным трудом подавляя дальнейшую рвоту. Все лицо у него, раньше из-за обезвоживания белое, как мел, теперь от стыда зарделось пунцовым: худшего унижения, чем барахтаться на коленях перед молодой девушкой, пытающейся помочь, в грязи, пыли, собственной крови и блевотине, Пейтон при всем желании не смог бы припомнить в своей жизни. Он чувствовал, что не только колени, но и весь его рот теперь покрыт каплями этой мерзотной слизи, но даже не мог освободить руку, чтобы вытереться рукавом; в следующий момент ему почему-то пришло в голову, что от такого мерзкого зрелища Гвен может и уйти - и поднял на нее испуганные, просящие глаза, затараторив полубессвязные извинения. - Черт, пожалуйста, прости меня, я не виноват, я не... Не уходи сейчас, пожалуйста, прости! Помоги мне... Я не хочу так... Я не хочу умирать. Я могу говорить, что угодно, но я не хочу... Мне всего 27 лет... Делай, что хочешь, я доверяю тебе - кому мне еще доверять? - только, прошу тебя, помоги мне выбраться отсюда, прошу тебя! И Пейтон понял, что теперь уже просто окончательно сорвался - и больше не в силах держать свои эмоции при себе. Слишком долгое терпение, молчание, которое началось еще задолго до того, как его поймал Гекльберри, невозможность по-детски высказаться, выплакаться на груди у кого бы то ни было, перед кем не будет стыдно показать себя в кои-то веки не взрослым мужчиной, а обычным молодым парнем, мальчишкой, иногда слабым, иногда трусящим, но от этого не становящимся недостойным, вылились в какое-то сумбурное, не поддающееся объяснению желание сейчас разрыдаться и услышать из уст Гвен ласковые слова утешения, почувствовать, как она снова по-матерински гладит его по голове, убирая взмокшие волосы со лба - без отвращения и ненависти. Смиту было страшно, больно, холодно, ему хотелось есть, хотелось быть здоровым и - самое главное - просто живым; он до исступления нуждался в чьей-то поддержке, и до последнего момента не у кого было ее просить - пока не появилась Гвен... Но все равно, так расклеиваться было нельзя. Пейтон судорожно сглотнул, неловко вытерев щеку о плечо, и волевым усилием заставил себя прекратить всю эту всхлипывающе-хныкающую истерику, перейдя к вещам более насущным. - У меня есть... друг... - Он на секунду задумался, но потом понял, что это был единственный человек, которого он действительно мог попросить о помощи - и не подвергнуть тем самым опасности. - Его зовут Митчелл Шторм. Он работает в Хогвартсе... Он мой друг, он мог бы помочь, он знает, где я живу... Пейтон запнулся, снова задумавшись. Он понимал, что сейчас называл единственное возможное имя: Дейв Хейли должен был скрываться, ему было опасно даже выходить из дома Пейтона - не то что приближаться к Мунго, чтобы помочь ему выбраться; иначе - смешная мысль - некому было бы даже остаться у Смита в родном доме и кормить старую Тари. Однако обращался к Шторму он все равно по крайней необходимости - выдергивать из мирной жизни человека, который хоть и стал ему близок за последние полгода, но отнюдь ничем не был ему обязан, казалось неправильным и постыдным... Впрочем, думать о неловкости после спасения было рано, ведь, как бы Гвен ни была уверена в продуманности своего плана, все могло пойти насмарку. Смит скрежетнул зубами. - Обещай мне, что, если что-то не получится, ты не скажешь ему правду, - проговорил он, подняв на Гвен глаза. - В смысле, что тебе стало жалко меня и что это ты устроила мой побег... Говори, что... не знаю, что я тебя заставил. Применил Империо. Что угодно... Только чтобы я принял удар на себя, хорошо?

Gwendolyn Lovecraft: - Я знаю. Конечно же, я не знала. Как я уже говорила раньше, я все вижу, но ничего не замечаю. Я читала о действии Амортенции, но откуда мне знать, что такое настоящая, слепая любовь? Мне всего 22 года, и я никогда не влюблялась по-настоящему. Я никогда не задумывалась о природе своих иррациональных чувств, хотя в действительности было нетрудно догадаться. Однако же моя уверенность в неприкосновенности перед Геком исходит не от глупой влюбленной девочки и его преданной собачонки, но ее диктует мне моя наблюдательность и интуиция. Может быть, пара месяцев не такой уж длинный срок, но, как мне кажется, достаточный, чтобы убедиться, что Роули не настолько бездумно жесток, чтобы вредить тем, кем дорожит или кто, по крайней мере, может быть ему полезен. Совершенно другое дело - объект лютой ненависти, на который и без того объявлена охота, а значит, хозяин не будет разочарован, если спущенный с цепи зверь растерзает нацеленную жертву. Вот только мне-то ты не враг, Пейтон. Может быть, я отнеслась бы к твоему приговору проще, произойди все быстро, без лишних мучений. Но я была не готова к тем зверствам, которые тебе довелось пережить у меня на глазах. Потому я и решилась тебе помочь, что было время обо всем подумать и пожалеть о собственной сущности. Потому я и стою сейчас перед тобой, склонившись, в оцепенении, не решаясь более к тебе прикоснуться. - Империо? - с натяжкой улыбнулась я. - Даже если бы у тебя была возможность... он же прекрасно понимает, что ты на это не способен. Конечно, я не буду брать вину на себя. Я не святая, Пейтон. Если что-то пойдет не по плану, более чем очевидна будет моя помощь тебе, но я сделаю все от меня зависящее, чтобы обелить себя в глазах своего покровителя. Я сделаю это, потому что не смогу по-другому, и не обязательно меня об этом просить. Если что-то пойдет не по плану, тебя все равно будет уже не спасти, но мне не будет необходимости идти на дно вместе с тобой, хотя я и не представляю, как бы потом жила с этим. - Спите, мистер Смит, - произнесла я, запрокинув ему голову и крепко держа, чтобы содержимое небольшого флакона с зельем не постигла судьба глотка воды, не пожелавшей задерживаться в истощенном организме. * * * - Эй, - Гек носком ботинка легонько пнул своего пленника, не удосужившегося отреагировать на весьма громкое появление его мучителя. - Ты живой? - он опустился перед Смитом, чтобы проверить пульс на сонной артерии. - Ох, да ладно, - мой ненаглядный, с неверием и насмешкой изогнув бровь, воззрился на меня. - Похоже, он действительно мертв. - А что ты хотел? - глухо произношу я, стараясь не смотреть на него в ответ. - Сколько ты здесь его держал, уже пора бы. Любой бы умер на его месте. Гек повертел Смита за подбородок, глядя с таким разочарованием, будто ожидал от него большего, а тот его подвел, и состроил обиженную гримасу. - Дерьмо, - рыкнул Роули, не сводя глаз со сломанной игрушки. Я лишь пожала плечами и оставила его реплику без ответа, на мой взгляд, довольно разумно сочтя, что ему таковой и не требовался. - Ладно, - хмыкнул Гекльберри. - Ладно же... Ну, и что с ним теперь делать? - конечно же, у тебя было об этом больше представления, пока он был жив. - Не оставлять же его гнить здесь. - Оставь это мне, - нерешительно предложила я, продолжая заламывать руки и избегать смотреть на эту парочку. - Я могу его вывезти в больницу... среди других умерших там его никто и не заметит. Роули так странно и будто бы с подозрением на меня вдруг посмотрел, что я усомнилась не то что в успехе операции, но и в том, не зря ли подвергала сомнению слова Смита о том, что он мне ничего не сделает. Больших усилий мне стоило не забегать глазами в начинающейся панике, и я поспешно выпалила: - В любом случае, этим лучше заняться мне. Ты будь здесь, ни к чему тебе светиться. Он раздраженно фыкнул. - Сколько это может продолжаться? Не прятаться же мне теперь здесь, взаперти, до конца жизни, - о, конечно же нет, милый. Я сама этого не позволю. Я осторожно, едва касаясь, погладила его по волосам, потом по щеке. - Ладно, - окончательно скиснув, хмуро буркнул Роули. - Он весь твой. Делай с ним, что хочешь. * * * Я никогда этого не делала, но из всех вариантов, как можно было связаться с другом Смита, этот казался самым приемлемым. По крайней мере, самым быстрым и бросающим на меня минимум подозрений. Я надеюсь, у меня все получится. - Expecto Patronum. К каким бы ужасным вещам я ни была причастна, но хоть на что-то по-настоящему светлое я еще способна. И что бы ни говорил мне Смит, право на это маленькое чудо, недоступное многим Пожирателям Смерти, мне не дают воспоминания ни о чем и ни о ком другом, кроме Роули. Того, каким он был во времена начала нашего с ним знакомства. - Мистер Шторм... - я сглатываю и глажу светящегося зайца по бестелесным ушам. - Ваш друг, Пейтон Смит, попросил с вами связаться в случае, если с ним что-то случится. Он попал в беду. Я не могу сообщить подробностей, но... Прошу забрать его, как только сможете... как только получите это сообщение. Вы найдете его совсем рядом со входом в больницу Святого Мунго. Поспешите. Дух животного, моргнув (я сочла это как знак понимания данной ему миссии), унесся прочь. Я поправила одеяло на Пейтоне так, чтобы чужому взгляду представлялось как можно меньше его увечий. Я устроила его на скамейке возле здания - так обычному прохожему вероятнее всего покажется, что это всего лишь бездомный нашел себе место для ночлега. Трусливо оглянувшись по сторонам, я двинулась по ночным улицам все дальше от больницы, постепенно ускоряя шаг.



полная версия страницы