Форум » «Ларец со сказками» » [март 2023г.] Vicious games. » Ответить
[март 2023г.] Vicious games.
Storyteller: Фандом: не отклоняемя от темы Время действия: март 2023г. Место действия и его примерное описание: Дырявый котел вначале, затем дом Готфрида Шварца. Действующие лица: Мари-Виктуар Уизли, Готфрид Шварц. Ситуация: Альтернативная реальность. Что если его настойчивость проломит ее неприступную стену, имя которой любовь к другому? /ЭПИЗОД ЗАВЕРШЕН/
Ответов - 11
Marie-Vict. Weasley: Если через считанные недели у тебя свадьба, это еще не повод для паники. Если же на кануне свадьбы у тебя появился тайный поклонник - это уже повод для беспокойства. Найдя утром на подоконнике очередной конверт, Мари на секунду зажмурила глаза, надеясь, что от этого письмо может исчезнуть. Но этого не произошло. Дырявый котел, 18.00. Со всей моей любовью. Коротко и ясно. Кто бы он ни был, но он перешел в наступление, а ей надо предпринять хоть какие-то действия. В конце концов, она уже устала прятать от Теда букеты и коробки конфет, которые ей присылают анонимно чуть ли не каждый день, сопровождая посылки строчками стихов или кратких отрывков прозы. Надо это прекратить, потому что в гардеробе уже дожидается своего дня белое шелковое платье.. Если ты нервничаешь в преддверии первой встречи с тем, кто день и ночь думает о тебе, выкури сигарету. Если делаешь это втайне от жениха - выкури еще одну. Если же ты врешь сама себе, что не самая длинная джинсовая юбка, сапоги на каблуке, безупречная укладка и подведенные карандашом глаза - что все это вместе чистой воды совпадение, закажи себе что-нибудь покрепче тыквенного сока. И ты чувствуешь себя полной дурой, потому что знаешь, что не должна сидеть здесь. И предателем, потому что делаешь это втайне. Но так больше продолжаться не может, и, кто бы он ни был, она толково объяснит, что так больше продолжаться не может. Пусть оставит ее в покое.. Но, что-то он не торопится. А ведь уже далеко за то время, что было назначего. Решив, что с нее хватит, Мари-Виктуар тушит недокуренную сигарету в пепельнице, залпом допивает свою порцию огневиски и поднимается со своего места. Как вдруг.. Кто-то хватает ее за руку и утягивает вслед за собой в зазор между двумя пространствами - "Дырявым котлом" и чем-то не знакомы. Нечто похожее на прихожую дома предстало перед глазами девушки, как только она смогла оглядеться. - Что происходит? Где я? - Рука на автомате скользнула в карман за волшебной палочкой, но кто-то перехватывает ее на полпути. - Странный способ для Пожирателя, вы теперь так всех берете в заложники? Могли бы и не тратиться на цветы и уж тем более на стихи! Выкрикнула она первое, что пришло ей в голову. Потому что уж сдаваться без боя, пусть даже словесного, но Мари не собиралась. Гот? Ты? Но.. зачем? Зачем все это? - невольный вздох вырвался из ее груди, когда незнакомец скинул капюшен и Мари увидела перед собой знакомые и такие одинокие глаза цвета морской бездны.
Gottfried Schwarz: От автора. Странно вообще, уже сто раз писала посты так просто - настраиваясь-то на три строчки. А сейчас внезапно начала ломать голову, ага. Но вообще-то ключевой проблемой было то, что у нас предполагается идентичный отыгрыш в реале, только без разврата. И вот тут мой мозг взрывается, не зная, как писать о том же самом, только не трагично, чтоб трагику оставить на реал. В общем, не обессудьте, что вышло, то вышло. В конце концов, это же АУ. В АУ мы все порочные, ужасные, а еще АУ очень редко бывает трагичным. Alternative Reality: страдания молодого Готфрида. Оооооололололочки! и еще раз, и еще повторить - оололололо! Никогда еще раньше Готфрид Шварц не тратил столько денег на то. чтобы добиться женщины. Но самое страшно было в том, что на деньги ему сейчас было ровным счетом наплевать. Его и раньше-то они не особенно колебали, но именно сейчас, именно этой зимой он впервые осознал, что он готов поступиться чем угодно, хоть деньгами, хоть своей славой, хоть своим положением в обществе - всем, что есть у него - ради того, чтобы хоть своими подарками давать знать той, что никогда не могла бы дать ему согласие на что бы то ни было, о своих безумных, чисто книжных страстях влюбленного. Боже, никогда еще раньше он столько не писал! Вы же знаете, в последнее время большинство песен, сочиняемых людьми, делят на две группы, так сказать, два класса - "о любви" и "о жизни", и если ты пишешь "о жизни", то автоматически становишься на планку интеллектуалов. И если раньше их группа относилась к стилю песен "о жизни", то теперь количестве песен "о любви" качественно перевешивало. Готфрид писал все время, ночами, днями, везде - в ванной, в комнате своей, в магазине, в кафе... Писал, как проклятый, пытался вылить свое безумие на бумагу, прочь от себя - но это не поогало ничуть. Он продолжать слать эти строчки ей, с какими-то засушенными цветами, какими-то письмами... Он не помнил, что писал, но отчетливо знал - это все не помогает ни ему, ни ей. Обоим это ранит душу ко всем чертям собачьим. Это не могло больше так продолжаться. Если ему суждено быть отвергнутым любовником - он должен был хоть раз попробовать добиться ее, а не писать какие-то смешные школьнические стишки, будто бы он гей и с кем-то договорился неуклюже играть влюбленного анонима. Готфрид ни с кем не договаривался. Судьба такая, видимо. ОЛОЛОЛОЛОЛОШЕНЬКА! И перевод времени. Удивительно, но она пришла на встречу. Шварц, честно, не ожидал, да. И вот сейчас он, чуточку приятно ошарашенный, сидел в Дырявом котле и не решался подойти к ней. На нем был черный капюшон, - как обычно, привычная штука такая - он крутил в руках стакан с огневиски и молил Господа, лишь бы тот разрешил ему напиться пьяным. Но пока Шварц пил, Мари тоже пила, и пьянела она заметно сильнее, чем вечно трезвый, привычный по актерскому промыслу к частым принятиям "для храбрости" парень. Это было ему только на руку. В конце концов, когда она, немного, похоже, то ли раздосадованная, то ли, наоборот, успокоенная таким поворотом событий, направилась к выходу, распространяя вокруг искусно скрываемые пары женской пьянки, Готфрид принял на грудь, опять же, для смелости, и приступил к решительным действиям. Подворотня, толчок, тихий взвиг в облаке Силенсио - и вот они вдвоем уже у него дома. - Гот? Ты? Но.. зачем? Зачем все это? Она похоже, правда была в шоке. Интересно, она не догадывалась? Судя по глазам - и правда нет. Вообще. Совсем. Даже в голову не брала, что какой-то немецкий певец из популярной группы может влюбиться в нее, как мальчишка, слать тайно глупые стихи на английском и вздыхать где-то далеко-далеко, по-детски не решаясь раскрыть своего лица. - А ты удивлена? - на выдохе простучал зубами барабанную дробь Шварц - они и впрямь втучали, а он шептал, как безумный, похожий в этот момент на маньяка-расчленителя. Боже, какая же она... И она теперь в его власти, черт подери! Готфрид обнял Виктуар, впившись мягко подушечками пальцев в лопатки, вдохнул аромат свежих девичьих волос, прижался губами к шее, а потом прочувствовал, как кожа ползет под губами, поцеловав ей плечо. Какая!... Она!... Боже... Боже, как же счастлив этот чертов Терри Люпин!... Почему так? Почему ему все - а Шварцу ничего?... - Ты... ты не любишь меня... ты любишь его... черт... ну и пусть... Мари... Мари... - шептал он, как заведенный, все крепче прижимая ее к себе и не решаясь ни на какие другие действия - только держа ее как можно ближе, заставляя девушку чуть ли не задыхаться в его объятиях. Никого он еще так крепко не прижимал к себе. Ни одна женщина ранее не создавала такого отчетливого ощущения иллюзии, которая может сейчас раствориться в пыль, оставив его вновь одного. - Мари...
Marie-Vict. Weasley: Тедди! Моего женика зовут Тедди, а не Терри Люпин! И да, Гот, ты напросился. придется поломаться немного В большинстве случаев всех глубоко проницательных людей объединяет одно - все они абсолютные слепцы, когда дело касается их самих. Увлеченные игрой других людей, они не замечают ходы, направленные в их сторону. А потом шах - черная фигура, шагает тебе навстречу, и ты понимаешь, что не заметил очевидного; и мат - ты повержен, твоя оборона рухнула и уже ни одна пешка здравого смысла, убеждений или уговоров не может заслонить тебя от предстоящей судьбы. Она была готова к тому, что это похищение имеет несколько другой оттенок. Война готовит ко многому, в том числе и к жертвам, которые придется понести. Но это.. нет, это совсем другое. Да, Мари была удивлена. Более того, она была шокирована, потому что зная свою возможность накручиваться в той или иной ситуации, все эти недели со времен их с Готом первой встречи гнала от себя мысль о том, что из их знакомства может завязаться нечто большее, чем дружба. Потому что слишком поздно - она обручена. Потому что она любит Теда. Если бы любила, то не была бы сейчас здесь, - с укором подтвердил внутренний голос опасения девушки. Просто ты боишься себя саму, боишься последствий. Что правда то правда. Иногда, долго желая чего-то, мы слишком привыкаем жить в ожидании, оно нам наскучивает и ты начинаешь искать чего-то другого. Мари так долго жила Тедом, так долго лелеяла в голове мысль, что они будут вместе, раз и навсегда, просто не видела других мужчин вокруг себя. А теперь, когда ее будущее уже решено, приходит время паниковать. Ведь запретный плод, как всем известно не понаслышке, так сладок. Готфрид, так не вовремя появившийся в ее жизни, спутавший весь ход событий, перевернувший с ног на голову все ее мысли.. Это неправильно, не справедливо! Это так тянет к нему.. Но, запретив себе и думать о возможных перспективах с них, Мари не искоренила проблему, только усугубив положение. При их коротких случайный (теперь ясно, что не таких уж и случайных) встречах в городе, а если и условленных, то непременно в компании Лил, Мари и подумать не могла, что Шварц переступит черту. Он же знает, что она любит Тедди, знает, что она скоро выходит замуж и... а тут еще Тед подливал масла в огонь своими сценами ревности, давая понять, что считает инквизитора равным себе противником. Мари отнекивалась, отрицала его доводы, врала не только Люпину, но и в первую очередь самой себе. Это она вынудила Шварца на решительные действия. Прости.. - Зачем ты так? Ты же знаешь, что все это ни к чему хорошему не приведет.. Ах, Готфрид.. Крепкие руки настойчиво притянули девушку к нему. Впервые оказаться так близко от Гота, впервые смотреть ему в лицо уже не заботясь о том, что нужно перевести взгляд на что-то другое, иначе тебя поймают, осудят, не поймут... Он здесь, рядом, такой неизвестный ей, такой далекий от всей ее жизни, не такой как Тед. Другой.. И она уже почти потеряла голову от его напора, от его отчаяния, читавшегося в глазах, от его дыхания так близко от нее.. как вдруг полюса восприятия поменялись. Мари кожей почувствовала на себе незримые отпечатки его шепота -ты не любишь меня... ты любишь его... - жестокого и чужего. И ей вдруг стало страшно. Потому что даже сейчас, в его доме, в руках Гота девушка все еще не принадлежала ему. Она так долго была с Тедом, и он все еще был в ее голове, ведь что он был с ней еще до Готфрида. И в этот самый миг, когда Мари-Виктуар прочитала в глазах Шварца этот недобрый блеск, который означал, что как бы там ни обстояли дела за дверью этого дома, но сейчас девушка все же его пленница, объятия инквизитора стали казаться дьявольскими силками, сдавливающим грудь, лишающие воздуха. - Гот, прошу тебя, не надо.. не надо этого! - сначала не в полную силу, но от безысходности рванув что было сил, девушка попыталась отстраниться, хоть ей это не сильно помогло. Где-то в голове упорно била тревогу отчаянная мысль, что у них есть шанс спастись от того, чтобы переступить черту. Надо лишь успокоиться и поговорить. И тогда, возможно, ей удастся убедить Гота, что все не так, что им стоит забыть о своих чувствах.. Так, стоп. Ну вот ты уже и призналась сама себе, что он тебе не безразличен. - Гот, пожалуйста, послушай меня! Да, я люблю его. И тебя тоже люблю, но по-другому. Мы же друзья! -Плохое, очень плохое начало. Возможно, в дырявом котле это бы и прокатило, но только не здесь, не в его власти. От всевозможных мыслей, которые разделились на группировки "за" и "против"; за "keep calm and love Lupin" и "f*ck them all and be with Got" начинала кружиться голова, и Мари сама себе признавалась, что совсем скоро ее аргументы подойдут к концу, и Готфриду не понадобится повторное приглашение. Нет, она не в силах будет ему сопротивляться. Она уже не хочет ему сопротивляться, иначе бы уже давно попыталась трансгрессировать. Но ей не хотелось оставлять Гота наедине со своими мыслями. Он и так слишком одинок. Это называется, Мари не высказалась в первом посте ><
Gottfried Schwarz: итак, извечный графоман собрался и написал кратко :DDD Готфрид уже и сам начинал сомневаться в хорошести идеи этой своей, с похищением. Девушка явно еще не была готова ни к каким... кхе-кхе, действиям, да Шварц уже давно и понимал - она была хоть трезва, хоть подшофе, хоть пьяна в стельку - она бы никогда не изменила тому, кому еще до тела отдала свою душу на веки вечные. И все равно он понимал, что ничего не может с собой поделать. Он продолжал мягко скользить пальцами по ее спине, собирая в складки рубашку, он продолжал, как пьяный, вдыхать ее аромат, запах, который, наверное, свел бы его с ума, будь он доисторическим мужиком с единственным инстинктом размножения, скользить, шептать, дышать, целовать и бояться. Он страшно боялся ее, страшно боялся себя... Он никогда не был насильником, он не желал ни на секунду даже давать ей подумать о том, что он какой-то извращенец, который ради своей любви готов поступиться желанием женщины. Она не хотела быть с ним, как бы он не хотел быть с нею. Черт. Невозможность такая невозможность. Она все в клочья рвет, разбивает, как будто крестражи - душу, и ты чувствуешь себя так сейчас, Готфрид Шварц, как будто в небе торчит вполне видимый Дарт Вейдер и помахивает печенькой, а на лице у него так и написано ехидно "JOIN TO THE DARK SIDE". Нет, Готфрид не такой. Господи, да, он убийца - но испоганить насильно честь девушки ради собственного чертового эгоизма... Он никогда не сможет таким стать, да и слава богу. Господи. Господи. Боже. Он не молится, это просто по инерции, нормально так. Она настолько рядом, настолько близко, и он сильнее, и он в тысячу раз сильнее, ему не стоит ничего принудить ее, но он стоит, беззвучно плачет, по щекам сползают ленивые соленые слезы, а он стоит, прижимает ее к груди и не осмеливается сделать ничего более. - Прости меня... прости... я... черт, я же не специально, - смешно оправдывается он со слезами на глазах, которые ей, впрочем, не видно, наверное, - уж больно крепко он ее к себе прижимает. - Мари... у меня же нет ни единого шанса, верно? Ты просто скажи... просто скажи и я... - Нет, сказать, что отпустит ее, сейчас, когда она в его ладонях, теплая, мягкая, нежная, ласковая... Никогда, никогда!.. Господи! За что?! - Может... выпьем? - совершенно неожиданно предлагает Шварц, выкапывая нос из чудных волос девушки и обращая на нее свой хронически голубоглазый взор.
Marie-Vict. Weasley: Комната - глава в крученыховском аде. Вспомни - за этим окном впервые Руки твои, исступленный, гладил. © Нет, дело даже не в слезах, которые Мари почувствовала на своих щеках - его слезы. Она просто как будто бы заново вспомнила, что нужна ему, словно где-то в прошлой жизни их насильно оторвали друг от друга, расставили, рассадили, чтобы каждый вел себя тихо на двух разных концах земли. И если Мари смогла найти того, к кому можно было прирасти всей душей, телом, то Готтфрид так и остался одиночкой, брошенный ею, и возникший опять, когда о нем успели порядком позабыть. И она ни в коей мере не корила его за эти слезы, скорее, так он намного более ясно раскрыл свою душу. Нет, он не тронет ее, она это почувствовала. Пока сама она этого не захочет. - Конечно, ты не нарочно. Тебе ведь сейчас очень тяжело.. Ты не поверишь, но я понимаю каково это, чувствовать себя одиноким, не нужным тому, кого любишь, – вспоминая сцену их ссоры с Люпином, Мари обхватила Гота руками, даже не пытаясь соревноваться с ним в силе объятий, а просто так. Чтобы он почувствовал, что она не отворачивается от него, и уж тем более не хочет выкидывать его из своей жизни. И, с головой парня у себя на плече, Мари почувствовала, как и ее глаза начинает заволакивать мокрая пелена. Как, как можно его не любить? Неужели никто кроме нее не видит, какой замечательный Гот? Конечно, Виктуар знала его еще не очень хорошо, но через призму успешного музыканта, уверенной, успешной и целеустремленной личности, она чувствовала тонкую материю его души. И он был прекрасным человеком, хотя, возможно, сам не всегда это понимал. - Но ты должен понять, что я не отталкиваю тебя, Гот.. я хочу помочь. Скажи только как, и я все сделаю. Я… Я не хочу причинять тебе боль. Но, как это возможно, если обстоятельства играют против них? Загвоздка была в том, что самым разумным вариантом было бы пресечь все попытки встретиться, чтобы переболеть этими чувствами и заработать иммунитет раз и навсегда, но этот способ не подойдет - Мари теперь чувствовала себя ответственной за Готтфрида, потому что по ее вине он пребывал сейчас в таком состоянии. Где она допустила оплошность? Когда заговорила с ним впервые? Или когда заговорила с ним ласково? Но, ведь так не угадаешь. Неужели нужно вечно притворяться не такой, какая ты есть, чтобы отпугивать всех, кто мог бы в тебя влюбиться? Не прислушиваться к словам других, чтобы не влюбиться ненароком самой? Нет, это не выход. Но выход придется найти. Быть может, за недостатком общения, Гот слишком сильно идеализировал Мари в своей голове? Возможно. - Хочешь, я побуду здесь с тобой какое-то время? Что может быть хуже одиночества после таких откровений? - Ну, если ты хочешь.. Конечно, давай выпьем! Сейчас не помешает.. – быстро поправившись, ответила девушка, не в силах отказать направленному на нее взору. Расслабив объятья, Мари-Виктуар дотронулась рукой до плеча Гота, будто подбадривая, что все не так плохо, как есть на самом деле, и, мягким движением спустившись вниз по его предплечью, заключила его ладонь в свою. Хорошо, если он не заметит, что ее глаза на мокром месте, а потому, пусть лучше видит улыбку на ее лице, пусть думает, что ей под силу что-то изменить в их жестокой ситуации, которую несправедливая судьба выстроила им, чтобы позабавиться. Мари позволила увлечь себя внутрь большого дома, убранство которого говорило, что здесь живет человек со вкусом, но не особенно замороченный на порядке. Она почему-то сразу представила, как Гот мог привести ее сюда как свою девушку. Его глаза горели бы ярко-ярко, а лицо светилось радостью. Мари бы так этого хотелось. Ей бы так хотелось видеть, как он смеется, наблюдать за морщинки вокруг его улыбающихся глаз. Без какой бы то ни было вины чувствовать его руки, заключающие в объятия снова и снова… Но, тогда все бы в их жизни было гораздо проще и понятней, не было бы сложностей, которые тенью встали между этими двумя, как сейчас. А что сейчас? Уже не друзья, еще не «нечто большее», пока не враги. Наблюдая из-за спины Шварца, как он разливает огневиски в стаканы, Мари вдруг поняла, что уже чувствует себя неуютно и как-то потеряно без присмотра его глаз, как бывает тоскуешь по бесконечности небесной синевы, когда ее заволокли тучи
Gottfried Schwarz: - Я... Я все понимаю... милая, - добавил Готфрид, тщетно пытаясь выдавить на губах более реальное подобие улыбки. Он и правда понимал. Глотая слезы - понимал, что все, что он сейчас делает - не более чем первый чувственный порыв парня, который до тридцати лет, похоже, никогда не влюблялся настолько сильно и неверно. Да-да, неверно - на его планшете в игре высветился красный крестик, и пора было бы сваливать с поля боя, но он все не сдавался, все резался в опасные игры страсти и рисковал потерять голову совсем. Но пока он понимал, патологически боясь себе в этом признаться. Она и правда... хочет помочь. Но любая ее помощь - и об этом она сама, и он тоже знают оба прекрасно - только причинит больше боли, только полоснет еще глубже в сердце отравленным ножом. Но неужели она останется? Наверное, Гот бы просто отпустил ее и старался не смотреть вслед, когда бы она уходила. Она теперь бы все знала, было бы легче. Не нужно было бы посылать письма, потому что она все бы уже знала. Он бы писал их и жег. Потому что знал бы, что огонь от этих строк, которые топором не вырубить, дошел бы до нее маленьким лучиком страстной, головокружительной любви человека, который готов броситься за ней хоть в огонь, хоть в воду. А сейчас она сама - сама! - спросила, хочет ли он... Хочет ли он, ха! Господи, за каждый миг пребывания с ней здесь, чувствуя ее дыхание, слыша ее голос - можно было даже не касаться ее, лучше было, когда она была недоступной, он любил ее и такой - он готов был мучиться в Аду биллионы и биллиарды лет. Рай на полчаса. Мой рай на полчаса, милая... Мы с тобой будем пить отравленный воздух, И в ответ на удар мы лишь рассмеёмся. Мы превысили скорость, мы обречены. Нас уже не спасти, мы не вернёмся. Это плата за рай На полчаса... Я готов платить, боже мой. Лишь оставь ее здесь. Пусть она останется. *** Разливая жженый сахар огневиски по хрустальным бокалам, Готфрид замечал, что в голове нету ничего, кроме такого же жженого тумана, дымного, тягучего, неверящего. Один стакан был весь в замоинах, грязный, с остатками вина и коньяка на дне - другой был чист, из него никто не пил больше. Гот всегда пил один, он не втягивал никого в трясучку собственных страданий. Первый раз он позволяет себе открыться - первый раз после детства... - Давай выпьем... за твоё счастье, Мари, - Шварц развернулся с двумя полными стаканами в руках и протянул один девушке. - Или, может, тебе вина? Или сока? Только скажи, я... Только скажи - я брошусь с моста в Рейн. Только скажи - я разобьюсь, я вырежу себе сердце, чтобы светить тебе хотя бы своей кровью. Только скажи, сделай знак своей прекрасной шелковой рукой - я убью, умру, возненавижу, полюблю, захочу жить и стану молить о смерти. Только скажи. За твое счастье... а мое счастье пусть плещется на дне этого замытого бокала.
Marie-Vict. Weasley: Странные вещи делает с человеком неизвестность. Ты сбиваешься с толку, паникуешь, пытаешься что-то изменить… Выход приходит внезапно, откуда-то изнутри, и ты понимаешь, что это единственное правильное решение. Надо лишь остановиться, закрыть на мгновение глаза и принять все, как есть, перестать бояться и рассуждать, перестать вообще думать, и тогда страх перед неизвестностью исчезнет, и ты почувствуешь, как зависаешь в точке между прошлым и будущем, но тебя не интересует то что было или то, что будет. Ты живешь настоящим, и оно окутывает, захватывает тебя всецело. Сейчас, стоя посреди неизвестной гостиной неизвестного дома (а если пойти дальше, то вполне может статься неизвестной страны и, раз уж на то пошло, быть может неизвестного мира), Мари незаметно для себя отпустила далеко-далеко мысли обо всем том, что было ей так привычно, и обратилась к тому единственному, кто сейчас находился перед ней. Готфрид. Ах, милый Готфрид, почему все так сложилось? Почему и зачем, против всех законов такие разные по определению два мирка столкнулись в действительности? Ты звезда Готфрид, тебе положено общаться с себе подобными и купаться в лучах славы, а таким девушкам, как Мари-Виктуар нужна тихая, спокойная жизнь, нарушаемая только мимолетным витанием в облаках своих мыслей, и не выше того. Это все как-то неправильно.. Сбивает с толку и не дает дышать спокойно. Уизли чувствовала себя маленькой девочкой, которая боится, что из темных углов этого большого дома за ней кто-то следит, да и не только здесь. Будто весь мир ополчился на нее за то, что она посмела остаться здесь, рядом с ним.. Мари вдруг поняла, что не может сделать и шага в сторону от Готфрида, ведь только рядом с ним она чувствует себя в безопасности. Так странно, что какие-то несколько минут назад Мари его боялась.. - Спасибо, - принимая стакан из рук Гота, девушка надеялась, что он не почувствует, как похолодели ее пальцы. Счастье? Какое счастье? Неужели оно все еще где-то существует на Земле, после этого вечера? – Только если за счастье обоих присутствующих в этой комнате, на другое я не согласна, - сказала девушка, наверное даже не Готфриду, а самому стакану, потому как именно на него в этот момент и был устремлен ее взгляд. И, скажем так, невежливо проигнорировав дальнейшие предложения Гота, Мари залпом осушила бокал, а, если выразиться более точно, то сделала неудачную попытку. Виски огнем прошел по горлу, отчего слезы, которые девушка так успешно до последнего момента прятала и не давала выйти наружу, выступили на глаза. Может это и к лучшему, пусть Гот думает что это только виски. - Нет-нет, спасибо, ничего не надо, не беспокойся, пожалуйста, - по инерции прикрыв рот тыльной стороной ладони, проговорила девушка, после чего попыталась улыбнуться, чтобы хоть как-то успокоить Шварца – у него и так был виноватый вид. Что называется, тост за счастье не прошел, многообещающее начало, не правда ли? А Мари уже двадцать с лишним лет, а ни ума все нет, да и пить так и не научилась. Тем временем неловкая пауза затягивалась и Мари поспешила ее оборвать, потому что была полна решимости никуда не уходить. Вернее, просто не могла заставить себя уйти. - Ты живешь один, - даже не вопрос, а констатация факта. – Так странно. Я всегда думала, что звезды днем и ночью в центре внимания. - Отведя взгляд в сторону, Мари кончиком пальца провела по краю лакированного столика, как будто этот безмолвный свидетель жизни Готфрида Шварца мог помочь узнать ей правду об инквизиторе. – Расскажи мне о себе, Гот, а то я не знаю, стоит ли верить газетам. И да – учти, я надоедливая, ты наверняка этого не знал, но теперь ты в курсе. Я не успокоюсь, пока не увижу на твоем лице улыбку. И, начиная понемногу смелеть под взглядом этих небесно-голубых глаз в новом для себя месте, Мари присела на подлокотник кресла и выжидающе посмотрела на Готфрида. О его приверженности рок-культуре сейчас говорили разве что пара браслетов на руке, и гитара, уютно расположившаяся в кресле и ждущая, когда хозяин уделит ей время. В остальном же он такой привычный, совсем не звездный и не такой заоблачный Готфрид, будто и не «инквизитор» вообще. Человек, с бесконечным одиночеством внутри и вокруг себя. Так не должно быть. Милый мой мистер Шварц, если бы я знала раньше, то не пошла бы за Лили в тот вечер за кулисы. Дорогой мой Гот, если бы я знала, я прибшла бы как можно раньше…
Gottfried Schwarz: Я не умею хлопать дверью. Раньше умел, например. Чуть что не так - ХЛОП! - и разрывается время на части этим хлопком, и все, точка, жирная, четкая точка стоит на всем сразу. Это называлось тогда юношеским максимализмом, кажется. Умением без жалости что-то прервать. Я, наверное, слишком поумнел за это время. Тридцать лет - это уже хороший возраст; возраст, который не дает что-то делать бездумно. Нет, мне еще пока не за шестьдесят, и я не должен каждый раз думать, идти мне вкручивать лампочку или пощадить спину - тут дело, пожалуй, несколько в другом. В том, что я начал бояться обрывать концы. Бояться ставить точки. Бояться хлопать дверью. Наверное поэтому именно все мои жилы тянутся так медленно и мучительно, навзрыд, навылет; я просто не смею прекратить это, все стараюсь тешить надежду на то, что что-то изменится, станет лучше. Странно, что надежда эта не умирает вообще, хотя по пословице должна бы умереть сейчас, ибо она - последнее, что держит меня на грани безумия. Ты слишком близко, Мари-Виктуар. Дыхание твое и слова лишь раззадоривают боль и страсть; я, наверное, превращаюсь из бабочки в какое-то древнее чудовище; я слишком отчетливо слышу, слишком ясно думаю и понимаю. Каждое твое слово - знай! - впечатывается в память настоящим тавро, и я всю жизнь буду помнить этот наш разговор; каждый вздох, каждое неловкое движение я ощущаю отчетливее рисунка; я смотрю на тебя и не могу оторвать взгляда. - Знаешь... ты похожа на мою мать, Мари, - прошелестел Готфрид, все пытаясь найти удобное положение кисти на бокале и поэтому все быстрее и быстрее теребя его в руке. - Но, знаешь, я ее почти не помню - может, это просто ощущение. Ее казнили, когда мне было пять лет; ее высосали дементоры... Ее обвинили в убийствах, которых она не совершала. Потом моего отца отравили, - я не верю в такую скоропостижную смерть... Я... я уже пятнадцать лет живу один, знаешь, - какая-то глупая улыбка на лице, мол, я и сам не знаю, зачем я тебе это все рассказываю - не ради жалости же. - Ты только не жалей меня, пожалуйста, - Готфрид отводит взгляд, смотрит в темнеющее окно, за которым сизой дымкой разливается туман. - Это самое унизительное, что только может произойти со мной. Да, самое страшное, самое унизительное - это когда тебя жалеет та, кого ты любишь. Сочувствие - да, но жалость - не равно уважению; а любовь все-таки построена на взаимном уважении. Если жалеешь, значит не любишь. Если любишь, значит не жалеешь, а сочувствуешь. Я ненавижу вызывать жалость. Но ты же сама попросила меня рассказать о себе. Глупая, глупая просьба. Но теперь и я, наверное, имею право на вопрос. - Как Тедди, как приготовления к свадьбе? - как будто его это и не волнует вовсе, так обыденно, с улыбкой, спокойно. И только опять теребит свои браслеты и бокал вина; и кто бы знал, сколько горя смешалось в этой улыбке.
Marie-Vict. Weasley: Прошу прощения за истерику хD - Прости.. Наверное, на моем лице была изображена вселенская жалость. Я и забыла, как это противно. Поспешив отвести взгляд в сторону, я поймала свое отражение в зекале. Да, все именно так. Неудивительно, что Готу не хочется видеть такое. В свете последних событий, этой помолвки, лица окружающих меня людей представляют собой все разнообразие улыбок: искренние и фальшивые, добрые, игривые, смеющиеся, ухмыляющиеся, завистливые.. Это уже начинает надоедать. Но если в моем случае я могу позволить себе не отвлекаться на них, зная, что даже в самую трудную минуту со мной будет находиться рядом тот, в ком я безгранично уверена, то те, в чью сторону направлены сочувствующие взгляды, заранее в проигрыше. А с этим смириться очень сложно, почти что нереально. Тот, кто был по ту сторону жалости, скажет, что лучше не становится. С каждым днем боль не уходит, она изъедает тебя изнутри. Так, что даже годы спустя ты вздрагиваешь, когда видишь в прохожем тень того, кто уже давным-давно оставил наш мир, и того, кто был тебе безгранично дорог. Молчание и одиночество - вот лучшая защита. Теперь все встало на свои места, открыв истинную природу человека, стоящего передо мной. Сложность же теперь заключалась в том, что я потеряла себя. Не помню, наверное, оставила ее дома. Настоящая Мари более разумная, осторожная. Она любит Тедди и не замечает других мужчин вокруг себя, купаясь в своем счастье и пропуская мимо волны негатива на работе. Та Мари мерит вещь, перед тем как купить, не отходит от плиты ни на секунду, карауля кофейную турку, в конце концов не ходит на свидания с незнакомцами! Та Мари-Виктура не делала бы сейчас пару шагов вперед, сокращая расстояние между собой и человеком, похитившим ее не далее как полчаса назад, ее рука не ложилась бы на его плечо. Нет.. А я делаю все это. - Гот, послушай на меня, пожалуйста. Никто не может унизить человека, кроме него самого. Это сидит в голове, заставляя нас замыкаться в себе... Это не лучший выход. Это.. Это так печально, что рядом с тобой не было близких тебе людей, но я уверена, они гордились бы тобой. Да-да, посмотри на меня Гот! Ты хороший человек, я знаю. Многие хотели бы быть похожим на тебя, ведь ты настоящий творец, многие хотели бы быть рядом с тобой, - да, господи, и я тоже! Только бы видеть его глаза каждый день, только бы чувствовать его присутствие рядом - - а меня бы порвали на куски, за то, что я стою тут рядом с тобой и доставляю столько хлопот. Это правда! - к концу своей необдуманной, не совсем внятной речи, думая, что я не донесла до Готфрида всего того, что хотела сказать, я была полна решимости "включить" в его глазах хотя бы нечто отдаленно напоминающее живой огонек. Мне хотелось этого, как, наверное, ничего и никого раньше. Только бы он поверил мне, только бы поверил.. Как вдруг. - Как Тедди, как приготовления к свадьбе? Удар под дых. Будто кислород изъяли из общего пользования. Я была настолько ошарашена, сбита с толку, что сначала подумала, будто мне послышалось. Но нет. Шварц действительно сказал именно это. Как будто разом обрушил землю между нами, напоминая мне, что я далека от него. Что ОН НЕдоступен мне. - Зачем ты так? - спрашивала я у его улыбки, у его внезапного спокойствия. Зачем выбивать меня из колеи, зачем играть моими чувствами? Хочешь видеть, как это больно? А точнее, что кому-то больно так же, как и тебе? Поздравляю, тебе это удалось. Мне тоже плохо, Гот! Ты не один такой.. Мне было до того обидно, что он позволил себе эту вольность, что именно в эту минуту он вспомнил ту жизнь, которую я оставила за порогом его дома и, что уж таиться, не хотела сейчас к ней возвращаться, что мне захотелось ударить Шварца. И я ударила. Кулаком прямо в грудь. Неумело, а потому пальцы прорезала дикая боль. Но меня это не остановило, и я продолжила. Уже не обращая внимания на слезы, застилавшие мне глаза, и на то, что Шварцу, в принципе, ни горячо ни холодно от моих ударов. - Теперь нас д-двое... Д-доволен? - еще удар, - - как будто тебе это интересно.. М-можно подумать.. - И еще один. Постепенно удары становились более вялыми, но Мари не думала останавливаться. Хоть кто-то в этой комнате покажет, на что он способен очень громко сказано про технику боя кроме слов. Однако девушка замерла так же быстро, как и начала всю эту историку, стоило лишь его рукам остановить ничем не увенчавшиеся попытки Мари отстоять нанесенное оскорбление его как бы ненавязчивым вопросом. И-и-и-и делай с Мари все что хочешь хD
Gottfried Schwarz: прости, пожалуйста, я давно не писал посты >< - А ты могла бы стать неплохим психологом... - с усмешкой произнес Шварц. И опять замолчал. Замолчал, потому что понял, что слова ее совершенно неправильные, а он не в силах пытаться ее переубедить, и поэтому может лишь горько иронизировать. Она ничего не знает о нем. Совсем ничего. И объяснить ей ничего невозможно. Но самое страшное было в том, что Готфрид поймал себя на мысли, что ему и не хочется. Не хочется раскрывать чертову тайну, которая до последнего тянула его на дно и заставляла останавливать себя даже в порыве коснуться ее руки невзначай - лишь бы не испоганить чистоту ее, красоту ее черной мерзостью окровавленных рук. Не хочется отталкивать правдой, не хочется призывать своими словами делать правильный выбор в сторону надежного, хорошего, любящего Теда, отклоняясь справедливо в сторону от него, убийцы, гада, лживого ублюдка с десятками мертвецов на грязной совести. Не хочется нарочно обижать, заставлять уходить, умолять уходить, зная просто о том, что сказал ей, не хочется просить забыть, не хочется даже применять разумно к магии. Он хотел, чтоб она знала. Но не хотел, чтобы она знала все. Потому что было тепло и как-то удивительно тихо в груди, только что-то глухо трепетало и било, а так - нет, никаких бурь, никакого грозного клекота отчаяния и одиночества, как прежде. Только тепло. Только сладкая упоительная боль обретения - на мгновения, и осознания этой мгновенности, этой тоскливой обреченности кратковременности. И тут... - Неужели... неужели... Ты тоже? Нет. Нет! - Гот вскочил с подлокотника дивана и заходил по комнате, обхватив голову руками. Нет. Так не может быть. Он знает. Она верная невеста для хорошего будущего мужа. Она не смеет. Не смеет... обнадеживать... сама лишаясь всего этого... Он любил ее. Любил всерьез, любил, как в последний раз, хотя ему было всего тридцать - но для него это был уже возраст старика, потому что слишком много было сказано, решено и выстрадано. Он не был из тех безумных влюбленных, ревнивых, как мавры, которые готовы убивать ради любви, ради того, чтобы ВЛАДЕТЬ. Он не был собственником. Его любовь была больше похожа на любовь брата теперь, особенно теперь, когда он окончательно уверил себя в том, что НЕЛЬЗЯ. Он мечтал бы владеть, если бы мог мечтать. Он больше и не мечтал. Он просто хотел, чтобы она была счастлива. Он был бы, как сторожевой пес, который сидит на цепи возле дома и не подпускает ни одного незнакомца близко, и только блаженно закрывает глаза, боясь потревожить мгновение счастья, когда ласковая рука хозяйки гладит его по голове за хорошую работу - или просто так, от доброты. Он бы не позволил ни одной капле грязи и холода притронуться к ней, не то что пристать. Он бы порвал глотку любому, кто бы своей грязной лапой потянулся к ее счастью и гармонии в ее мире. Он ясно понимал, что ему подходит лишь такая роль. Он знал, что, во-первых, сильно старше ее. Он знал, что его характер не подходит для мирной семейной жизни, он знал, что не даст ей того, чего желал для нее - покоя и счастья. Он знал, что Тедди - даст. Он любил Тедди за это. Он не видел в нем больше соперника, он видел в нем того, кто даст его любимой счастье. И он был благодарен ему за это и готов был бы отдать жизнь и за него. Он хотел, чтобы у них с Тедом были дети. Хотел бы, может, быть крестным - хотя кто ему позволит. Последнее время Готфрид неожиданно поймал себя на мысли, что становится немного... верующим. Что стал чаще молиться. За Мари. А сейчас... Нет, он не позволит ей самой сделать это! Самой порвать ниточку, тянущуюся в будущее, не позволит шагнуть обратно, к нему в руки, не позволит замараться о близость к себе... Или все-таки... позволит? Когда маленький кулачок упруго заколотил в отчаянии ему в грудь, мерно разгоняя кровь и сердце, Готфрид уже ничего не слышал. Готфрид просто сжимал пальцы у нее на запястьях - нежно, только чтобы не сделать больно - и прижимал ее к себе, дрожащую, ревущую, истерично вздрагивающую. И все меньше и меньше верил в то, что через несколько секунд его пальцы стали по одному, нервно, сбивчиво расстегивать крючки на спине ее водолазки.
Marie-Vict. Weasley: Хм... пыталась себя заставить написать более.. Ну, ты понял, как мы хотели в самом начале. Но нет, у меня не получается. Видать сноровку потеряла, печально ><В общем, что есть, то есть. И пардон за то, что меня шатает из одного времени в другое ^^ Saw the world turning in my sheets And once again I cannot sleep Walk out the door and up the street Look at the stars beneath my feet Remember rights that I did wrong So here I go © Знаешь, недавно я проснулась ночью в полной уверенности, что последние восемь лет - это просто сон. Я протянула вперед руку и дотронулась до твоей – как мне казалось – щеки. Все было бы так просто, если бы не.. - Малыш, все в порядке? – спросил меня из темноты сонный голос. Не твой голос. - Да… Н-нет… просто сон, – опомнившись, прошептала я в ответ. Надеюсь, он не заметил спросонья, как дрогнул мой голос. - Расскажешь? Иди ко мне.. – все-таки заметил. Глупо было надеяться, ведь Тед улавливает все мои настроения, как радиоприемник fm-волну. Я пододвинулась ближе и, словно маленькая девочка, нырнула в его объятья. Его надежные руки, способные защитить меня от кого угодно, кроме меня самой. - Нет, не сегодня.. Я хочу его забыть.. – в сердцах ответила я и закрыла глаза, уткнувшись в грудь Тедди. Я люблю его, больше жизни люблю. Так почему же спустя столько времени я до сих пор помню тебя, Гот? *** Эта ошибка будет преследовать меня всю мою жизнь. Я знаю это. Я смотрю тебе в глаза и мысленно говорю: «я знаю, что эта ошибка будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь, но я рискну». Не знаю, наверное, гораздо проще читать мысли, если находиться очень близко друг другу. На расстоянии дыхания, или еще ближе. Но я была уверена, что ты меня понял, потому что в следующую минуту ты стал расстегивать крючки на спине моего платья. Все правильно, оно мне ни к чему! Как и тебе не нужна эта рубашка, все остальное. Я следую твоему примеру и пытаюсь избавить тебя от одежды, хоть это и сложно делать одновременно с тобой. Мне так сложно оторваться от тебя даже на мгновенье, даже чтобы стянуть с тебя майку. Так быстро поменялись полюса. Стыдно признаться, но больше всего в этот момент я боялась, что ты оттолкнешь меня со словами «ты не нужна мне, похотливая с*чка! Я люблю ту Мари, которая ни за что не изменила бы Теду!». Да, именно, я боялась, что такая буду тебе уже не интересна. Но ты не отталкивал меня. Господи, наверное, я впервые была так счастлива от того, что мои ожидания не оправдались! Один только раз ты отстранился, но недалеко – твои руки по-прежнему держали меня крепко-крепко. Ты словно спрашивал, не хочу ли я передумать, ведь еще не поздно повернуть назад. Не знаю, возможно, ты спрашивал это у самого себя. Ведь лично я уже решила для себя, что обратного пути нет. Да, мне было страшно, и это правда. Что будет потом, что будет с нами? Но еще страшнее было представить, как я буду жалеть о том, чего не сделаю. Я хочу тебя, Гот. Провожу рукой по твоей груди снизу вверх. Больше всего на свете сейчас я хочу сделать тебя счастливым. Касаюсь твоей шеи, потом щеки, запускаю пальцы в твои волосы. Это необходимо тебе и мне. Как воздух. Как вода. I'm not calling for a second chance I'm screaming at the top of my voice Give me reason, but don't give me choice Cause I'll just make the same mistake again © - Прости, ничего не могу с собой поделать… – шепчу, завороженная взглядом твоих глаз – я все равно, что кролик перед удавом, хочу, чтобы меня съели. Притягиваю тебя к себе, целую в губы. Ты принимаешь приглашение и уже не нуждаешься в лишних словах. Мы начинаем этот танец, позабыв обо все на свете за пределами этой комнаты. Мерим тишину своими вдохами, переплетаемся мыслями, чувствами, телами. Трепет твоих ресниц на моей щеке, прикосновение разгоряченной кожи.. Я запомню все это. Я уже боюсь потерять тебя. - Готфрид… – на выдохе, впиваюсь ногтями в твою спину. Я бы хотела никогда тебя не отпускать… *** Знаешь, я абсолютно уверена, что если бы была возможность повернуть время вспять, я не стала бы ничего менять. Я повторила бы каждое слово, я ответила бы за каждое движение. Потому что в тот самый вечер какая-то часть моего сердца стала принадлежать тебе, Готфрид. Give me reason, but don't give me choice Cause I'll just make the same mistake again .. Да, именно, я не могла выбрать иного, хотя у меня был шанс. Я не оставила бы тебя одного. And maybe someday we will meet And maybe talk and not just speak Don't buy the promises cause There are no promises I keep And my reflection troubles me So here I go… © Тед уже давно видит десятый сон. Дождавшись, когда через окно проскользнуть первые рассветные лучи, я тихонько выскальзываю из его объятий, натягиваю старый растянутый свитер и бесшумно спускаюсь на веранду, прихватив с собой пачку сигарет и спички. «Red Dragon» - я помню, ты курил именно их. Тедди уверен, что я храню их в серванте для гостей, у которых могут закончиться свои сигареты. Сев на ступени, я поджигаю одну, но так и не затягиваюсь. Приличные девушки ведь не курят – помнишь, как ты сказал? Я просто сижу на деревянных ступеньках и вдыхаю аромат твоих сигарет. Закрываю глаза. Так легче представить, что ты сидишь рядом со мной и куришь. Я легко в это верю. Восемь лет, а я все еще помню твои прикосновения.. Я хотела бы никогда тебя не отпускать…
полная версия страницы