Форум » «Ларец со сказками» » [19.01.2023 г.] Одиночество вдвоем » Ответить
[19.01.2023 г.] Одиночество вдвоем
Storyteller: Время действия: 19 января, раннее утро. Место действия и его примерное описание: окно в коридоре Хогвартса, переходящее в библиотеку. Действующие лица: Джеймс Поттер и Нильс Нотт. Ситуация: Нильс с утра пораньше, подталкиваемый Олей, решился всё же сам передать Карту Мародёров Джеймсу, разумеется, этим дело не кончилось. Но та стена, что сейчас нависала над ними в виде находящейся при смерти сестры Поттера, не может не стать в это утро приградой. /ЭПИЗОД ЗАВЕРШЕН/
Ответов - 11
Niels Martin Nott: Утро встретило его прохладными бликами холодного зимнего света, бившими от окна через ращелины двери этой крохотной комнатке, где Нильс Мартин Нотт так надёжно задремал на коленях Ольги Шидловской. Он едва прикрыл глаза, чувствуя, как девичьи руки бездумно шарят в его волосах. Она умудрилась просидеть всю ночь в такой малоудобной позе? У Нила это не укладывалось в голове. Его рука неожиданно креппо сжимала Карту Мародёров. Нильс приподнял отчаянно гудящую голову, сонно и в полнейшем недоумении взглянув на Олю, встретившую его тихой улыбкой. Что за чёрт, почему голова так раскалывается, как будто он пил, не просыхая, неделю как минимум. Даже после помолвки Адрелиана им с Джеем не было так паршиво..Джеймс! Осознание всей тяжести своего проступка рухнуло ему на голову с новой силой, заставляя за одну секунду пережить это заново. По ощущениям было сравнимо разве что с тем, что его голову окунули в водоворот. Он просто чуть недовольно дёрнул головой, напрочь игнорируя какой-то спокойный и понимающий взгляд Оли, приходя от этого в состояние заметного раздражения и принимая сидячее положение. Да уж, выглядел Нильс так, словно его исколотила вся школа - а потом он запивал своё горе спиртом без примесей. Какой-то помятый, покоцанный, в общем, облезлый. Мда, видел бы его Дар, вряд ли бы сейчас узнал своего близнеца с этим потухшим взглядом и напрочь разбитыми всеми частями тела. Его посетила какая-то трусливая мысль плюнуть на всё, пойми немедленно к Дару, и рассказать ему, что произошло, а потом дружно поносить Поттеров и строить планы расправы. Дар бы обрадовался, что брат пришёл в норму и очнулся от Поттерского "очарования". Но это был лёгкий путь, просто самого себя убедить, что тот, кто от тебя отказался, никогда и не был тебе другом. И без Джеймса в той части его сердца, в которую этот засранец успел как-то просочиться, зияла пустующая дыра, которую он не мог заполнить ничем. И потому путь сейчас оставался только один. Поднявшись на ноги, он слегка пошатнулся - грудная клетка болела, впрочем, сейчас он не отличал её от других частей тела, которые также отчаянно ныли. Как же было паршиво, как же тупо гудела голова, что хотелось просто остервенело накрыть своё горе подушкой. Но, вместо этого, Ноо подал Оле обе руки, помогая подняться. Её мантия была заляпана пылью и местами - его кровью, её волосы спутались, а лицо было бледным из-за отсуствия нормального сна, и сейчас она слабо, но с такой магией, улыбалась ему. Он ненавидел неряшливость. Если он видел, что у его девушки какой-то незаконченный маникюр, его могло от этого передёрнуть. А сейчас он смотрел на Олю, и если любая другая в таком виде показалась бы ему просто чудовищной, она казалась ему красивой, как никогда. Прав был Поттер, чёрт бы его дери. Чего Нильс стоит и ждёт. полный кретин? Страшно, просто до физической боли, хотелось её поцеловать так, как он никогда никого не целовал. Но сейчас было не время. Он не хотел запивать ею боль, делить с ней свою горечь, она стала слишком ему дорога за одну эту ночь. Никогда он не думал, что просто молчание вместе может дать тебе столько новых сил. Он, коротко хмыкнув, взял девушку под руку и решительно толкнул дверь, выводя её наружу. Они двинулись в глубь по коридорам. не обращая никакого внимания на то, каким взглядом провожали эту парочку, которые будто бы выкупались в какой-то мировой пыли и протирали своими волосами пол. Лицо Нильса оставалось каменным, он бы лично даже не удивился бы, если бы обнаружил. кинув беглый взгляд в зеркало, что за эту ночь поседел. Все лица казались ему размытыми, будто через кривое стекло или дождевую дымку - он выискивал только одно, пока Оля мягко не направила его мысли в нужное русло и не кивнула в сторону Карты. И как он мог забыть? Да, мозги уже не варят. Точка с именем Джеймса Поттера обнаружилась в коридоре - возле библиотеке - негласный знак - того, кого он там ожидал. Нильс вздохнул, подумав, что не уверен, что то, что Джеймс сейчас не в больнице хорошая новость. Значит, вряд ли Лилиан Поттер всё же пришла в себя. Впрочем, Оля, словно прочитав его мысли, успокоила парня - если бы что-то плохое случилось, Джей уж точно бы сейчас не там стоял. Наконец, они добрались до места и отчаянно дымящий у окна явно не первую сигарету Джеймс, едва ли не спиной почувстовав присуствие заклятого друга, оглянулся. Нильс мягко чмокнул Олю в шею, ей ничего не нужно было объяснять - она безмолвно оставила ребят наедине. Они просто стояли и смотрели друг другу в глаза. А потом Нильс простопротянул Джеймсу карту и тот просто её забрал. На секунду они задержали руки в воздухе, но быстро отдёрнули их, словно боясь, что их пальцы могут ненароком сокприкоснуться. Внешний вид Нила без лишних слов красноречиво повествовал за него, что он провёл это время в крепких и не самых радужных раздумьях, а не в попытках привести себя хоть в какой-то порядок и уж тем более подлататься у мадам Помфри. А потом они, не сговариваясь, прошествовали в сторону библиотеки, благо путь был недолгие. Мадам Пинкс на сей раз даже ничего не сказала, просто попытавшись положить руку на плечо Джеймса и сказать ему что-то утешительное, но тот словно осктекленел. Нил выглядел немногим лучше, казалось, дорогу до "своего" места они нашли исключительно на автомате - слишком часто ходили ей в период их недолгой дружбы. Так странно, совсем недавно они сидели тут вместе, в развалку, делясь откровенными впечатлениями, а сейчас не хотели наткнуться на взгляд один другого, отводя глаза. Никаких новостей? Голос его будто треснул пополам, в то время как взгляд упёрся в стену. Он вложил в этот вопрос всё, что мог. Он не имел права сейчас на переживания, потому, что это не его сестра лежала при смерти. Он не имел права эгоистично думать о том, что у них с Джеем ещё не всё потеряно, потому, что это вещи несопоставимые. Но он, чёрт дери, был эгоистом. И не совсем здоровым. Он прочистил горло, ставшее будто бы не родным. Ему нужно было сказать кое-что, что-то, что вертелось в голове, на языке, что всё равно он не смог бы не произнести. Он решительно повернулся и пристально упёр свой взгляд в Джеймса, - Джеймс, я понимаю, что мои слова не изменят ситуацию, не поднимут твою сестру, и не вернут, того, что случилось, назад. Но я просто хочу, чтобы ты знал. Я действительно не думал, что всё вот так повернётся. Этого я не хотел. Он снова узнал свой голос, обрёдший некоторую резкость. Он даже не собирался открещиваться и более того - извиняться - за то, что так грубо и жёстко подшутил над его сестрой. Но он действительно не имел представления, что порой жёсткие шутки могут вылиться в трагедию. Как сильно он был зол на Лили, за то, что та не подумала ни о чём, за то что, в сущности, повела себя куда более эгоистично, чем Нотт. Он не собирался оправдываться, пускаться в запоздалые объяснения - на это не было ни сил ни - откровенно говоря - желания. И замолчал, после чего в комнате повисла какая-то удушающая тишина. Для него по крайней мере. Их дружба теперь ведь была обречена. А разве стал бы он раньше тратить время и силы на то, что уже не склеится? Никогда. А теперь тратил. Он даже не доставал сигарету, упрямо не давая сам себе никаких поблажек.
James Potter: В эту ночь даже забыться неспокойным сном не получилось. Джеймс понятия не имел, где коротают темные, долгие как никогда часы Альбус и Скорпиус, но почему-то был уверен, что им тоже не спится. Что и они замерли в безнадежном ожидании и холодном одиночестве в одном из уголков замка, и считают тихие щелчки карманных часов, нарезающих ночь на тонкие ломтики прожитых секунд... Пепел упал на пол с зажатой в пальцах сигареты, а Джеймс все не отводил глаз от медленно светлеющего горизонта. В предрассветной тишине не было слышно его дыхание, и только дробные таки лежащих на подоконнике часов отражались от каменных стен. Парень просто стоял и ждал, изредка затягиваясь горьким табачным дымом - ждал неизвестно чего... или кого. И пытался понять, как могла сестра так легко и бездумно отказаться от жизни. Уходить легко. Тяжело оставаться и смотреть в спины уходящих. Невесть откуда выдранная фраза крутилась в полупустой голове. Впервые Джеймс понимал, как тяжело тем, кто вынужден оставаться. Приближение того, о ком Джеймс старался не вспоминать, но кого ждал на этом ночном посту, гриффиндорец почувствовал, как дикий зверь чувствует приближение соперника. Обернулся и молча посмотрел на Нильса - пустым, холодным взглядом, точно таким же, каким смотрел на темное небо все эти часы. Молча принял карту, но непроизвольно задержал руку в воздухе. Так же, не говоря не слова, развернулся и пошел в сторону библиотеки. Мерлин знает почему, но сейчас ему нужно было, чтобы рядом был этот человек. Которому Поттер все-равно верил, хоть и не мог больше доверять. - Молчат, - тихо, безэмоционально ответил Джей на краткий вопрос Нила, присаживаясь на угол стола в их секции. Равнодушный взгляд скользил по ровным рядам книжных корешков, а на лице восковой маской застыло все то же невозмутимое спокойствие - верный спутник глубокого отчаянья. Но когда Нотт собрался с мыслями и выпалил на одном дыхании краткий монолог, лицо Джеймса исказила горькая усмешка. - Оба вы хороши. Ты дал ей гвозди, а она самостоятельно себя распяла. А нам осталась только участь плакальщиц, неспособных ничего изменить... Это так... противно, чувствовать себя беспомощным, когда умирает дорогой тебе человек. Поттер замолчал. Запустил руку в карман, достал почти опустевшую пачку сигарет и кинул ее в руки Нильса. И низко опустил голову, запустив в волосы пальцы.
Niels Martin Nott: Кажется, вчера Нильс Мартин Нотт встретил свою такую невовремя вернувшуюся совесть из длительного турне, в тайне надеясь вскоре отправить её обратно, так как уживались они не так, чтобы очень комфортно. Нильс понятия не имел - для чего задавал этот вопрос - лицо Джеймса, обычно тщательно скрывающие его эмоции, говорило само за себя - никаких изменений, динамики - ни положительной, ни отрицательной. Никаких вестей от мистера Поттера, который всё также находился возле выведенной из строя собственной глупостью дочери. Хотя нет, это Нильс не совсем точно подметил - Джеймс не скрывал свои чувства, скорее, он умело заменял их другими, сменяя маски, как на карнавале, под стать ситуации, в которой требовалась та или иная реакция от него. Однако, сейчас у него не было то ли сил, то ли необходимости, а скорее всего всё вместе взятое, прорезать на своё лице хоть какое-то удобоваримое выражение. И это короткое - молчат - прозвучало, как приговор для обоих. Приговор начинающим налаживаться мостами между Нильсом и Джеймсом, которые сами собой олицетворяли всю относительность и ироничность людского представления о добре и зле. Нильс многое бы сейчас отдал, так цинично и эгоистично, чтобы не быть причастным к этим страданиям Поттера. Чтобы просто поддерживать его и ждать вместе с ним вестей, точно зная, что - что бы там не было - на нём это не скажется. Эгоистичные нотки в Нильсе преобладали всегда, как и суховатый расчёт, но он, по крайней мере, как и его брат, не пытался это закамуфлировать под что-то другое, при всём том лицемерии, что было отмеренно близнецам - Ноттам как бонус при рождении. Никогда бы не подумал, что у них со Скорпиусом всё так. Нил просто развёл руками, не заканчивая предложение не от особенного благородства или глубокого раскаяния. Он просто не знал - чем закончить его. Уж точно не словом серьёзно. Он скорее назвал бы это неадекватом - это напоминало ему беспонтовые мыльные оперы, где глупые девицы заламывали руки и бежали расставаться с жизнью из-за того, что незадачливый кавалер умудрился кинуть взгляд в сторону какой-нибудь пышногрудой профурсетке в кокетливом корсете - а чаще всего просто накручивали себя, что этот взгляд имел место быть. Однако, развивать эту теаорию было не время и не место, так что Нильс счёл за благо воздержаться от неё. Кроме того, им было о чём помолчать. Они сидели тут - друг против друга, и в это время друг друга теряли. Так странно. И страшно, чёрт подери. Казалось, что их совместные попытки что-то изобрести на ниве научных веяний оставлены в далёком прошлом, будто всё это было не на днях, а сто лет назад, и не надо быть Трелони, чтобы не просечь, что вереди у Поттера с Ноттом лишь чернота - в отношении друг друга. Хотя, это был тот едва не единственный случай, где Нильс был бы счастлив ошибиться. Как они будут продолжать учиться в этих стенах, связанные смертью любимого человека и убийством пусть чужого и рыжего, но индивида. Думаете, такие мысли копошились у Мартина в голове? Нет уж, увольте. Он бы точно не стал рвать на себе волосы и убегать из школы, посыпая голову пеплом и своим позором - вот только не надо всего этого дуралейского пафоса. Он учился бы точно также, как и всегда, и даже свои коварные вылазки он и не подумал бы прекращать. Он бы просчитывал их куда более тщательно, чтобы избегать не то, чтобы таких жёсткие - а скорее непредвиденных для себя результатов, но от этого он озлобился бы только сильнее, и сами игры в расправу стали бы попахивать палёным. Но что-то внутри него навсегда бы оборвалось, образовав там калечущую пустоту. Ту, что в эти лихие дни какого-то Мерлина занял у него мистер Поттер. У Нильс имеется родной брат, его близнец, тот, с которым они связаны не только кровью и крепкой, хоть и своеобразной дружбой, но и незримыми нитями, характерными только для близнецов, у Поттера есть брат, за которого тот пойдёт в огонь и воду. Но только теперь Нил понимал, что один ближайший тебе человек не заменит другого ближайшего. И теперь одного из них ему было бы недостаточно, потому, что человек - эдакий паршивец, привыкает к хорошему быстро и с огромной охотой это хорошее отдаёт. А сможет ли Джеймсу заменить кто-нибудь сестру? Да нет конечно. И отголоские её голоса будут слышаться ему и в далёкой старости, и, возможно, ему станет сложнее смотреть на рыжие волосы собственной матери, которые та передала своей неродивой дочурке. Чёрт подери, и какого Мерлина им на голову навалилось всё это дерьмо? Нил сейчас не размышлял на тем, что он был организатором этого самого дерьма. И коротко кивнул в ответ на слова Джея, прищурившись - кому то бы показалось, словно презрительно и надменно, но Джеймс наверняка понимал - это была иная фигура мимики. Ему было действительно важно, что Поттер, по крайней мере, не пытается обвинить его в тех смертных грехах, в которых тот был не виноват. Знаешь, я всегда думал, что нет ничего хуже беспомощности. Но ты, по крайней мере, не втыкал в своего родного человека нож. Да уж, умел Нил выбирать двусмысленные формулировки. Со стороны это звучало скорее так, что Нил говорил Поттеру, что не он воткнул нож в свою сестру. А по сути? Нил не корил себя, он констатировал факт. И причислить Поттера к своим родным людям - вот так - прямо в голос - было так странно и - поздно. Говорят - лучше поздно, чем никогда. Сволочи, врут. Как бы хотелось ему положить руку на плечо Поттера и сказать что-то такое пафосно - приободряющее - ты не заслужил этого, значит, твоя сестра понравится. Но Джей на самом деле успел стать для Нильса дорог, и потому втирать подобную лажу ему он не собирался. Оба они слишком хорошо чувствовали, что в жизни сказки если и творятся, то только не с ними. А если и происходят, то, как правило, с непредсказуемым завершением. И всё же, Нильс понимал, почему Джею важно сейчас, чтобы рядом был он. Как бы он не любил своего брата, сколько лет бы не дружил с Бэчем, вряд ли они сумели бы понять, если бы он не прикрывался тем, что готов лить слёзы с утра до ночи по безвременно уходящей сестрице. Нет, он обожал её - Нотт даже не сомневался в этом. Но было что-то ещё в его словах - не прикрытая злость, не яростная, а холодная. Сейчас он, наверное, просто молился - пусть она откроет глаза, выпустив из себя прочие мысли, но Нил был уверен, что в случае успешного исхода, стоит ему лишь слегка протрезветь от этого шока, эта ярость хлынет на бедовую рыжую голову в полной мере. И вряд ли кто-то другой мог понять бы, как можно беситься из-за поведения своей сестры, когда её жизнь висит на волоске. А Нил понимал. Если на секунду представить (хотя это из области фантастики, Нил бы скорее подумал, что словил глюк и лично бы записался на приём в св. Мунго), что так поступил бы Дар, Нил бы всё сделал, чтобы поднять брата на ноги, а потом лично урыл - кроме шуток. И сейчас, в глубине души, Джеймс был не меньшим, чем Нил, эгоистом, раздумывая, как она только посмела оставить его. И это Нил на самом деле мог понять. А вот Гарри Поттера он понять не мог и совершенно не пытался влезть в его шкуру - да и зачем - Нилу нет никакого резона делать вид, что ему мистер Поттер не по барабану. Однако то, что он передал своим сыновьям мариноваться тут в неизвестности, зная, что те, вероятно послушают его мнение, потому, как просто так он говорить такие вещи бы не стал, Нил считал свинством не меньше своего собственного. Лилиан что, была так плоха, что отец считал, что его жене и детям не стоит всего этого видеть? Они что, сахарные в самом деле? И, как бы цинично это не прозвучало, вероятно, другого шанса увидеть дочь и сестру им уже не предоставится - а, стало быть, спасибо они ему за это не скажут. Пальцы Нила машинально отреагировали на бросок Джея, сцепившись на пачке с сигаретами, молчаливо выудив одну. Теперь Нил занимался тем, что прокручивал её в своих руках, потому, что говорить им на самом деле сейчас было очень непросто. И почему-то он не спешил отдавать Джеймсу пачку, словно это чем-то негласно могло им помочь.
James Potter: - Я никогда не смогу понять, как можно так легко отрицать жизнь... Отказаться от нее, как от подачки... Голос Поттера был пропитан горечью, непониманием и... Возможно ли, что бы это было презрение к родной сестре? К любимому человеку, решившемуся на постыдный, глупый побег от первой сложности жизни? Но Джеймс даже не мог бороться с этим чувством, не мог судить себя за него. И боль в предчувствии непоправимой потери мешалась в нем не только с презрением - с ненавистью к себя. За то, что своей заботой, опекой и безграничной любовью сделал сестру неспособной к борьбе. За то, что из-за него она стала ребенком, прячущимся от любых трудностей. Эгоистичной девочкой, не умеющей думать о ком-то кроме себя... Как бы он не хотел, как бы не винил себя за проклятый эгоизм - Джеймс не мог простить Лили то, что она сделала с собой. Как бы больно не ударил по ее душе спектакль Нильса, она не имела права... - В этой жизни нет ничего такого, с чем нельзя было бы жить... - тихо, почти неслышно вдохнул Поттер, сжав пальцы, словно желая выдрать волосы, и до боли закусив губу. Судорожно выпрямился, растерянно и потерянно посмотрел на Нотта, - Разве я этого не сделал? Своей чрезмерной заботой, своей параноидальной любовью... Я не дал ей вырасти, сделав все, чтобы ей хотелось остаться ребенком! Чтобы ей не нужно было взрослеть! Вина отравляла кровь, и отчаянье наполняло сердце. Но Джеймс прекрасно знал - по горькому опыту - что и это отступит, как бы не закончилось это ожидание. Что он все равно будет жить, смерившись с потерей. Потому что он - уже вырос. Потому что стал взрослым слишком рано, и только играл в детство. И новая рана на сердце зарубцуется, как и предыдущие. Даже сейчас, терзаемый противоречивыми горькими чувствами, Джеймс даже помыслить не мог о смерти как о избавлении. Слишком хорошо знал ее цену. Слишком хорошо помнил жгучее, неудержимое желание жить, вытянувшее его из преисподней. И как бы тяжело не было... ...он никогда не будет убегать.
Niels Martin Nott: Стоим и жадно курим оба, полны взаимного добра, как будто мы друзья до гроба (с) Я тоже. Но некоторые считают иначе. И у нас есть выбор или смириться с этим или отважно прочищать им мозги. Может быть, у тебя будет такая возможность. Нильс коротко повёл плечами в такт собственному рассуждению. Он прекрасно видел, насколько подавлен сейчас Джеймс. И даже не сомневался, что очень многие, наверное, не поняли бы, как тот мог сидеть рядом с Ноттом после всего, рядом с человеком, который фактически убил его сестру, да ещё слушать, что он там о ней считает. Другие бы точно решили, что у Поттера просто нет сил оттолкнуть от себя кого бы то ни было, и он сейчас от шока ничего не соображает. Но Нильс знал - он соображает сейчас очень даже. И сидит он тут с Нилом, а не в собственным братом и не с Бэчем совсем не случайно. Ему нужен был Нильс, человек, который не станет присюсюкивать, гладить его по голове и соглашаться, какой он несчастный и как всё паршиво, ему не нужно было глухое молчание или отображение своего же, тронутое мрачностью трагедии лица. И ему нужен был Нильс Мартин Нотт, от которого совсем не получалось отвыкнуть и которого он просто не мог винить во всех грехах, видя и другую, адекватную сторону этой медали - не каждому хотелось бы копаться во всём этом, выяснять, кто прав, а кто виноват, но Нил чувствовал, что Джей посвятил этим внутренним разборкам не без самобичевания добрую половину бессонной ночи. Потому, что в какой-то момент им вдруг стало не всё равно друг на друга. Не потому, что Джей готов был простить Нилу всё. И не потому, что искал ему оправдания. А потому, что некоторые оправдания ему действительно были, и Джеймс не списывал их со счетов. И сейчас Нил просто придерживался здорового реализма и говорил Джею, что шанс есть всегда, не давая, конечно, никаких слепых и глупых надежд, на то, что они нарисуются и в этот раз. Но может и быть. Ты рассуждаешь, как сильный человек. Но твоя брешь, Джеймс, в том, что ты не признаешь слабости. Я такой же как ты, сильный, и требующий аналогичной силы от других. Поэтому хорошо знаю, о чём говорю. Нильс вздохнул в будто сгустившийся тёмной дымкой воздух. Он не говорил обвинительно, скорее, настолько мягко, насколько мог. Он редко когда проявлял уважение к чужим чувствам и к чужому горю, однако, теперь всё было иначе. Дело было не в горе, а в человеке, на чувства которого ему было не наплевать. Раньше такое распространялось лишь на его семью. А теперь поменялось что-то внутри, но слишком поздно. Но Нила этим не сломить - он слишком привык к тому, что в его жизни всё происходит не к месту и не ко времени. Он едва растянул уголки губ в полуулыбке, - А ты молодец. Можешь признать, что свои ошибки порой не столь очевидны, как окружающие. Но не вини себя так. Такого поворота никто не ожидал. И ты не Мерлин, чтобы всё предвидеть. Не надо себя корить. Он говорил твёрдым, каким-то бескомпромиссным тоном, словно истина в последней инстанции. Нотт ведь не убегал от трудностей. Кто знал, что ждёт его за дверью этой библиотеки? Если бы Гарри Поттер или Невилл Лонгботтом приложил его за выкрутасы авадой, он бы точно не был в обиде, если бы умершие вообще умели бы не обижаться. Однако то, что случилось с Лили, было для него и самого некой отправной точкой для размышлений. Все их с братом научные труды, которые они пытались друг другу противопостать, эксперименты и шуточки с тёмной магией. А если бы они смогли победить смерть, готовы ли они были бы вступить на тот путь, что однажды избрал Волдеморт, просто ради того, чтобы, если однажды у них вот как у рыжей поехала бы крыша, они не поплатились бы за неё жизнью? Ответов не было, и это было каким-то паршивым ощущением. Поттер сдерживал Нотта в его порывах, а Даррелл подгонял. И они оба нужны были ему как вода и как воздух. Она сделала огромную глупость. Если у неё будет шанс это осознать, она поймёт, что натворила, какую боль принесла своим поступком. Для этого достаточно просто увидеть выражение твоего лица. Он чуть поджал губы, не опуская своей головы, как позволил себе сокрушаться при Оле, в этой каморке для швабр, которая, в связи с её присутствием, стала ему драгоценнее царских покоев. Но сейчас он должен был держать марку для того, чтобы не дать и Джеймсу спасовать. Ему нужна была поддержка сильного человека, а не размякшего слизняка. И Нильс, пусть и чертовски плохо зная эту Лили, не мог сам не верить в то, что если она откроет глаза и увидит своих братьев, то больше никогда в жизни подобная чушь не посетит её рыжую голову. Какие же эти рыжие глупые, а грешат ещё на блондинок. Держись, Джеймс. Ещё ничего не кончено. Это было так странно, предлагать крепится человеку, причиной бед которого являешься ты сам. Какая-то до омерзения циничная ситуация, но эти двое всегда были с циничностью в ладах. И Нильс в этот момент чётко решил для себя, что он не собирается убегать от чужих проблем, как делал всегда, потому, что Джеймс ему не чужой. Даже если им не суждено больше никогда вот так посидеть в библиотеке, даже если это их последний разговор - он запомнит эти сумасшедшие недели, когда судьба его свела с тем, кому, увы, очевидно не суждено было стать ему другом, но который был как будто создан для того, чтобы стать им. Нильс знал, что ему нельзя быть рядом с Джеймсом слишком долго. Но пока они оба здесь. И он не отойдёт от Поттера, пока их с Альбусом отец не соизволит, наконец, позвать детей для разговора. Для новостей. Он его не оставит одного со своей болью.
James Potter: Тихий смех, как попавшая в силки птица, разбился о молчаливые книжные стеллажи. Поттер запрокинул голову, закрыл глаза рукой, и смеялся - так, словно хотел плакать, но не находил мужества показать свои слезы. - Я? Сильный?.. Может быть, я рассуждаю как сильный, но я... Я слаб, Нильс. Все, что теперь есть во мне, порождение одной слабости. Одного единственного момента, который меня сломал. И вся моя борьба, все мое отрицание смерти, вся моя страсть к жизни - только попытка сбежать... Я так и не смог преодолеть это. - рука безвольно соскользнула, плетью повиснув вдоль тела. Смех затих, а пустой, отчаянный взгляд Джеймса встретился с глазами Нильса. - Во мне живет страх, который я так и не смог изжить. Я просто спрятал его - за сотней своих масок. Это - не сила. Эта самая поганая разновидность трусости.
Niels Martin Nott: Это было гораздо более давящее ощущение, чем то, когда он шёл сюда, пытаясь представить себе выражение лица Джея, чем то его обескровленное лицо со стеклянным и механическим взглядом, стоящее у него перед глазами - каким увидел Нильс Джея за секунду до того, как он выбросил заклинание Нилу в лицо. И ему было больно - и дело было не в физической боли. У него было ощущение, что он, Нил, выступил в роли дементора, который высосал из своего другу капля по капле всю душу. А сейчас этот дикий, невозможный смех, стократно усиленный его воспалённым воображением так, что хотелось немедленно выпустить сигаретную пачку, сдавить уши руками и заставить его замолчать. Смех, словно разрастающийся из-за величия стен, от которых он отбивался, и проникающий в самую глубину ушных раковин, звучал таким неестественным из-за того, что был несчастным. Никогда в жизни Нил не слышал такого печального смеха, такой грустной радости, которая служила словно защитной реакций от того, чтобы только не закричать. Ах, до чего ему самому было знакомо это судорожное движение головы чуть назад, чтобы спрятать глаза и не дать им уронить слёзы на щёку. Однако то, что сказал Джеймс дальше, повергло Нила в состоянии лёгкого шока. Не потому, что для Нила это было новостью, а потому, что он не ожидал, что Джеймс так о себе думает. Для Нильса было очевидно, что это всё не навеяно его нынешней странной в своём затишье паникой. Это и есть его правда, которую так хотелось бы разрубить, словно болезненный узел внутри. То, что ты боишься, вовсе не значит, что ты - трус. Некоторые не боятся и считают себя смельчаками, а на самом деле всё у них идёт не от огромной храбрости, а от глупости, которая защищает их от гнусной правды. Почему Нила так задели эти слова. Какого, собственно, чёрта, его задело то, что Поттер считает себя трусом? Не всё ли ему равно? Он ведь так легко признал, что Поттер - подлая скотина, и ничуть не гнушается разделить это качество с ним. Так почему сейчас он словно белены объелся и едва ли не злится на Джеймса за такое "самомнение"? Да потому, что он не считал, что Джеймс был прав в такой неприглядной оценки себя. Взять хотя бы Алекса Саммера. Он бы мог рассмеяться над Джеймсом и подтвердить то, что тот и есть трус, раз сам так говорит, и мог считать себя сильным мира сего. Но Саммер был маленьким глупыми мальчиком, который просто никогда не обдирал свою кожу о лезвие ножа и ходил по нему с пафосной физиономией. А что будет, если нажать на его плечи и всадить лезвие по самую голень, а то и по сердце так, как однажды устроили Джеймсу и Нильсу с братом? Тогда у него выработается условный рефлекс и те розовые очки, что сейчас он сам посадил себе на нос, спадут. И когда он увидит мир в неприглядном сером свете, то завизжит, как девчонка, и побежит прятаться куда глаза глядят. И пропадёт наверняка. И это теперь зовётся смелостью и бесстрашием? На языке Нотта это звалось непроходимой тупостью по причине малолетства. Знаешь, слова о том, что сила - в слабости, не такая уж туфта. Ты сильный, потому, что признаёшь, что слаб. Потому, что знаешь свою слабость. Вопрос в том, сможешь ли ты встретиться с ней лицом к лицу и не сломаться снова. И в том, сможешь ли ты прощать слабости других. Нил резко повернул опущенную в приступе нелепой вины голову в сторону Джеймса, без своего привычного задиристого выражения на лице. Они оба сейчас выглядели очень похожими - словно с их черт чья-то кисть согнала всякие выражения, и лица теперь напоминали каменные изваяния, которые, впрочем, были сейчас куда искреннее любых масок. Вот только губы Поттера исказила какая-то кривая поллуулыбка, когда он смеялся до дрожи так, что хотелось просто похлопать его по плечу и дать вволю наплакаться. Только он ведь не станет, Нилу казалось, что заплакать даже перед самим собой Джеймсу было бы более неловко, чем пусть даже перед Нилом. Нил сам был такой же. Он не верил, что от слёз бывает легче, это - глупые самообман. Он говорил с напором, почти остервенело, не задумываясь, насколько красноречиво звучит его речь, потому, что в этот момент ему неожиданно стала важна не оболочка своих привычных тирад, а их содержание. Какое моральное право имел он что-либо советовать человеку, который по его вине сидит сейчас здесь совершенно без сил? Что ж, не стоит строить из себя святош, оставим это другим - Нил прекрасно понимал, что переломным моментом для Джеймса стало вовсе не отравление сестры - потому, что это случилось намного раньше. Что-то серьёзное, страшное, что-то, что заставляло смерть разгуливать не подалёку, и отголосок которой, бродящий теперь подле его сестры, так отчаянно ввергал Джея в ту прошлую бездну. Ту, о которой он так и не смог тогда сказать ему после мальчишника Адрелиана. И нильс всё же решился, немного дав себе сухо помолчать, - Скажи мне, Джеймс. Нил вновь поймал полный отчаяния взгляд Поттера, и вот это было по-настоящему страшно. Видеть то, что человек, который сейчас разрушается изнутри, выйдя из этой библиотеки, всё равно вынужден будет нацепить свою сильную маску, приклеить её к лицу, натянув до боли всю кожу. Той боли, которая единственная способна отрезвить. Нил не знал, что было важнее -самому Нилу выслушать его историю, или высказаться Джеймсу. Наверное, и то, и другое. Даже, если к рассвету они по законам жизни и общества должны будут лопнуть свою дружбу, словно мыльный пузырь, Нильс был уверен - если кому в целом мире Джеймс мог бы рассказать о той своей боли, то только ему. Даже если это будет последнее, что он ему когда-либо расскажет. Такой странно подходящий момент. Чувствовать, что пришло время узнать правду о чём-то неимоверно серьёзным, когда для вас двоих уже поздно. Но это не меняет ничего.
James Potter: Есть тьма в моем сердце, Ее оставил мне навечно день вчерашний. Голова безвольно упала на плечо, а в глазах появилась отчаянная усмешка. - Сила в слабости? Нильс, ты действительно веришь в этот пафосный бред? - губы искривились в жутковатой улыбке, и было видно, что Поттер с трудом сдерживает новый приступ безумного, горького смеха, - Сила в том, что я цеплялся за придуманные идеалы, что шел вперед на костылях долга и обязательств? Что похоронил самого себя за ворохом масок, только бы скрыть эту боль и эту слабость? Он все-таки засмеялся, тихо, чтобы не потревожить тишину библиотеки. Но скоро замолчал, безвольно опустил плечи и медленно сполз со стола на пол. Поднял выстывшие серые глаза на Нильса. - Ты точно это услышать? Не ожидая ответа, отвел глаза, чуть прищурился, словно вглядываясь во что-то, видимое ему одному, обхватил колени руками. Еле слышный голос, бесцветный, словно не живой, как шорох книжных страниц, не разрушил тишину, а словно вплелся в нее. Столь же пустой. ...Десять лет назад... Надо же, уже почти вечность прошла с того лета. Мне шел восьмой год, и я уже считал себя взрослым, и очень этим гордился. Впрочем, среди многочисленных кузенов и кузен я и был практически самым старшим - хоть на несколько месяцев, но все-таки... Я и Мари невольно стали центром всех шумных затей и ответчиками за шалости сестер и братьев. Эта ответственность за всех хоть и была весьма утомительной, но пьянила ощущением своей взрослости и отличности от остальных. Глупым я тогда был до невозможности... как и любой ребенок, наверное. То лето выдалось жарким и солнечным, и мы с Алом, Лили и мамой на несколько недель переехали в Нору, потому как в Лондоне оставаться было невозможно. Впрочем, дедушка и бабушка видели нас только за завтраками и ужинами - как-то естественно мы нашли друзей в магловской деревушке рядом с их домом и каждый день уносились туда, играть с новыми приятелями. Беззаботное время... Самое счастливое, наверное, в моей жизни. Или так кажется только по контрасту с тем, что пришло ему на смену? Не знаю. Где Лили умудрилась подцепить ту заразу, я так и не понял. Но слегла она как-то внезапно, болезнь сильно ее подкосила, заставив всех переволноваться. Родители места себе не находили, бабушка связалась со всеми знакомыми целителями, а Ал сидел рядом с ней и читал ей сказки, хоть как-то пытаясь отвлечь и успокоить. Я тогда впервые почувствовал себя совершенно бесполезным. Сидеть на месте и просто ждать - хоть чего-то! - было невыносимо, и я сбежал из Норы. Тем более действительно нужно было сходить в деревню, сказать ребятам, чтобы не ждали нас - мы в тот день как раз собирались с друзьями на пикник. Мое детство закончилось, когда я возвращался, подавленный и полный беспокойства за Лили. Я не заметил, откуда они появились, даже хлопков трансгрессии не услышал. Помню только насмешливые, презрительные слова того, кто преградил мне дорогу, и его полные ненависти зеленые глаза. - О чем грустишь, малыш? Я даже испугаться не успел, не то что обернутся на шаги того, кто был сзади. Просто в следующую секунду упал на землю, крепко связанный невербольным инкарцеро. Чувствовал, как дорожная пыль забивает нос и рот при каждом вдохе, прижимался щекой к шершавой пересохшей земле, слушал разговор мужчин - и не смотря на всю отчетливую реальность происходящего поверить не мог в то, что это не бред и не сон. - Ну что, забирай щенка, а я передам мистеру Избранному весточку. - Может, просто прислать ему головку его обожаемого отпрыска? Зачем все эти сложности? - Забываешься. Нам не смерть этого мальчишки нужна. Нам выманить Поттера нужно. Не отступай от плана. Потом меня вздернули за ворот рубашки, чья-то палочка ткнулась под ребра - и на какое-то время сознание меня оставило... Потом я жалел, что не навсегда. Джеймс словно подавился словами, замолк, переводя дыхание, закрыв глаза и смяв ткань брюк в хватке побелевших пальцев. ...Я почти ничего не запомнил из той недели - ни лиц, ни слов. Только боль и разноголосый смех. Их было не так уж мало - тех, для кого падение Волдеморта стало началом конца, тех, кто ненавидел отца и хотел отплатить ему за все, что они пережили. И они смеялись, играя со мной, как кошка играет с мышкой, пока страх не заставит сердце жертвы остановиться. Помню вкус своей крови - толи очередное заклятье полоснуло по лицу, толи я сам прокусил губу во время очередного пыточного. Помню, как горели легкие, после того, как в ответ на полусознательную просьбу о воде захлебывался, не в силах вывернутся из стальной хватки на шее, горьковатую соль слез, которые не мог остановить, как бы не старался. Но даже через все это отчаянье помнил лица родных, их улыбки, их смех, такой отличный от гогота тех, кто сейчас отыгрывался через меня за поражение двенадцатилетней давности. И обещал - непонятно кому и зачем - что все выдержу, все перетерплю, только пусть отец не приходит за мной. Потому что даже когда боль становилась нестерпимой понимал - я только приманка, мелкая пешка, на которую они хотят выманить его. А потом были крики и звуки битвы, и ласковые руки, стирающие слезы и кровь с моего лица... Я очнулся в Мунго, и первым, что увидел, был белый потолок больничной палаты. С того пробуждения он для меня - символ и образ отчаянья. И вины, которую я не могу искупить. Кто-то сжал мою руку, лежащую поверх одеяла, и я с трудом смог повернуть голову, что бы увидеть сидящего рядом человека. Такой маму я не видел ни разу в жизни - ни до, ни после. Она была белее того потолка, похудела невероятно, губы искусаны до крови, а под красными от слез глазами - глубокие тени, словно она вообще не спала все эти дни. А у окна стоял отец, словно статуя, растрепанный, бледный. Он даже не обернулся, только сильнее сжал кулаки, когда услышал что я очнулся. Почему-то в тот момент я подумал, что сердится. Что он ненавидит меня - ведь я оказался таким слабым, таким никчемным, что заставил страдать маму. Это чувство было больнее всего пережитого, и я... просто решил сбежать. Вычеркнуть все это из жизни, сделать вид, что ничего не было. Притворится, что ничего не помню... Когда я спросил, что случилось и как я здесь оказался, мама заплакала. Говорила, что я болел, так сильно, что проспал целую неделю. А я делал вид, что так оно и было. Алу и Лили они всю неделю говорили все то же - что я сильно заболел, поэтому меня положили в Мунго. Лили потом, когда я вернулся домой, долго плакала и извинялась, говорила, что это она меня заразила. А я... Я лгал. Всем и самому себе. Все эти десять лет безбожно лгал, играя в сильного, храброго старшего брата. Пытался защитить, но понимал, что не смогу... Старался быть сильным, оставаясь калекой, опирающимся на "должен" и "обязан", обезьяной, пытающейся допрыгнуть до луны - и бесконечно далекой от выбранного образца и идеала. В одном я только не лгал. Я действительно уже не ребенок и не мальчишка. Я слишком давно вырос...
Niels Martin Nott: Почему и другие все птицы молчат? Почему ты умолк, океан, отвечай мне… Эхо смолкло. Вокруг тишина непривычная слуху… Однако вечен жизни круг. И в каждой встрече есть боль разлук. Как день за ночью, те, кто придут. часы песочные перевернут (с) Да, верю. Не мы ли с тобой обсуждали, как бы обойти Воландеморта на повороте, Джеймс? Так вот, я считаю, что простой силой нам его не одолеть. И если мы не уясним, что мы - слабее, что у нас нет таких знаний, как у него, такой чёрной власти, и что у нас нет времени этот проблел наверстать на сто процентов, то мы уже проиграли. Мы должны знать, в чём его слабость. В мыслях о собственной непобедимости. В уверенности, что он может жить вечно, а все другие - умирать за него. Его слабость - в его сила, а наша - в осознании собственных скромных пока возможностей. Нам есть куда развиваться, пока он расслабился и сидит на своём троне. Думаю, ты понял мою мысль. Нильс улыбался в полумраке слегка кривовато, на свой излюбленный ноттовский манер. Да уж, дождаться от него слов о том, что слабым нужно вручить в руки силу было невозможно, поэтому вопрос Джея его совсем не удивил. Однако, в любой другой момент он точно бы выгнул бровь и всем своим видом бы объехидничался, что Поттер понял всё так буквально, но теперь ему было не до ехидства. Слишком уж не располагала к нему ситуация, как и само состояние Джеймса не располагало к догадливости. Он явно был мыслями в своём горе. Даже не в сесте, не в будущем, не в родителях и не в прошлом. Не в предательстве того, кого он готов был назвать другом и не в своей обязанности от этого друга отвернуться, когда ему явно не хотелось этого делать. Он был словно скрыт за какой-то туманной поволокой, откуда не было пути назад. И Нил в потёмках пытался протянуть ему руку, хоть мог сорваться и сам, даже будучи уверенным, что Джеймс эту ладонь не примет. А вот ответа на дальнейшие слова Джеймса не последовало. Нильс просто затих, потому, что понял, что настало то время выговориться для Джея, которое он не мог найти раньше, теша себя различными отговорками. Почему-то Нильс был уверен, что та пропасть, что теперь разверзлась между ними, поспособствовала его откровенности, словно он успокаивал себя тем, что больше у них с Ноттов доверия не будет. Но при этом доверяя ему по-прежнему, как бы не пытался сказать, что не может ему довериться. Потому, что есть вещи, которыми ты готов поделиться лишь с избранными, а есть те, о которых ты вынужден молчать целую вечность. Нильс слушал внимательно, не перебивая. Ему даже не нужно было следить за сменой калейдоскопа выражений лица Джеймса, потому, что последние недели он привык видеть его без маски. И снова - сила в слабости, то, что Нил и имел в виду. Ведь то, что ты можешь показать другому, что ты уязвим, в представлении Нотта всегда было, есть и остаётся слабостью из-за того факта, что ты не можешь справится сам, из-за того, что ты уже уязвим сам по себе. Но именно об этой силе в слабости он и вёл речь. Именно поэтому, возможно, у них был бы шанс не пасть в этой войне. Хотя Нильс не был уверен, что готов был бы уже сейчас поделиться своей бедой. Хотя, он чувствовал, что однажды всё же это случится. Даже несмотря на то, что их дороги разойдутся в пух и прах. Нильс задумчиво потёр подбородок неожиданно ставшей тяжёлой рукой. Оба словно окаменели в этот момент и каждый прокручивал в голове что-то своё. Пока за окном шумел ветер. Знаешь, говорят, что за каждым тираном стоит некто, кто его сделал таким. Если однажды ты решишь стать врагом народа, у тебя, по крайней мере, есть оправдание. Довольно цинично шутить, когда с тобой делятся таким сокровенным да ещё в такой момент, когда максимум что ты заслужил – прочувствовать, как тебе съездили по челюсти за всё хорошее? Но Нильс Мартин Нотт был таким – нездоровым циником, и кому как ни Джеймсу сейчас это было нужно, как воздух. Если он хотел причитаний и слюней вперемешку с соплями, ему нужно было бы обратиться к своей малышке сестре. Чёрное облако осознания, что эта самая сестра сейчас лежит без движения, по его, Нила, вине, и, совместно, своей глупости и избалованности снова накрыло его с головой. Но в мозгах страшными отголосками звучала история Джеймса, которая, звеня новыми, самыми затейливыми интонациями, приобретала какой-то потусторонний оттенок. Нильс уважал Джеймса по крайней мере достаточно для того, чтобы сейчас не смотреть на него с жалостью. И он понимал лучше многих, что за след на всю душу может оставить детская травма. Когда-нибудь он расскажет ему о своей. Но только не сегодня. Ты до сих пор веришь в то, что он тогда сердился. Но ты сам себя вгоняешь в замкнутый круг. Ты пытаешься обвинить отца в том, чем ты грешишь сам. Ты не умеешь прощать слабость. Я не умею прощать, и прекрасно тебя понимаю в этом стремлении. Но твой отец не ищет слабости в своих родных. Уверен, он никогда себе не простит того, что не смог тебя оградить от всего этого. И всегда будет корить себя в том, что не смог подготовить тебя к реальной жизни. Как ты сейчас говорил о сестре. Ещё более жёстко, ставить в пример отношение Джея к сестре, то, что он её не уберёг, тогда, когда сам Нильс этому, мягко говоря, поспособствовал. Больше того, он не знал, как насчёт Гарри Поттера, но то, что Альбус навряд ли бы оценил то, что брат тут сидит с их «кровным» врагом и гоняет беседы, когда Лили где-то там на волосок от жизни его милостью, даже не сомневался. Так странно. Такие разные братья с совершенно разными взглядами на жизнь. И малышка Поттер, которая всегда пыталась их объединить, не понимая, что у них никогда не будет одна компания. Потому, что Джеймс и Альбус слишком разные и объединяют их лишь братские узы и любовь, что до невозможности мало для полноценного общения. Я не верю, что ты хочешь забыть то, что забыть невозможно и не верю, что ты готов закрыть глаза на то, что с тобой сделали. У тебя остался этот страх, Джеймс. Но ты справишься с ним, а сделать это можно только одним способом – встретившись с ним лицом к лицу. Тишину вокруг них, не считая каверзной речи, можно было намазать на хлеб. Потому, что у каждого было своё прошлое, своя боль, которая незримо привела их друг другу, скрестив их перекрёстки, но они были по разные стороны океана и ни одна лодка не могла спасти эту тихую бурю. Слишком далеко теперь. Очнись, малышка Поттер, и ты спасёшь не только свою жизнь. Боль океана... Смертью играя несёт Жизнь в каждой капле. Океан боли выпив с последним глотком. Чист... (с) п.с. ну,раз нам нужно до НГ успеть закрыть немало эпизодов и двигаться Джеем и Нилом дальше, предлагаю закругляться, и Джею написать последний пост, так как отыграли то, что собирались, и вроде как в этом отыгрыше нужно сохранить этот налёт того, что при всей откровенности им сложно сейчас разговаривать друг с другом из-за поступка Нила...предлагаю тебе написать в конце поста Джея, что пришли новости от Гарри, что Лили стало лучше, например)))
James Potter: Тишина, опустившаяся на них после последних слов Поттера, окутала его, как вязкий туман воскресшего перед глазами прошлого. Впрочем, это было не совсем верно - оно не умирало никогда, густым горьким ядом пульсировало в венах, запертое за прочными засовами, которые даже учитель не смог - не захотел? - преодолеть, звучало нотками отчаянья в каждом миге. Движение в перед, стремление к чему-то - лишь попытка убежать от того, что никогда уже не получится исправить... и забыть. - Знаешь, говорят, что за каждым тираном стоит некто, кто его сделал таким. Если однажды ты решишь стать врагом народа, у тебя, по крайней мере, есть оправдание. Мираж рушится, когда нелепая, вымученно-циничная шутка напоминает о присутствии другого человека - того, кто не смотря на всю отличность и все сходство, понимает. Возможно, единственного, кто в полной мере может понять. Джеймс коротко усмехнулся, просто давая понять, что слышал и принял к сведению своеобразную поддержку слизеринца, и тяжело, неохотно поднялся. - Я уже не знаю, во что верю. Все стало слишком сложным, и даже в собственных мотивах я разбираюсь не до конца. Знаешь, какой-то мудрец сказал, что труднее всего понять самого себя. Теперь я понимаю, почему. Не знаю, сердился ли отец тогда, не знаю, презирает ли он меня до сих пор, но единственное, что мне четко видно: между нами - пропасть, которую мы не можем преодолеть, и никогда не сможем. Если ее и не станет, то мы тогда уже не буем собой в полном смысле этого слова, - Поттер опустил голову, пряча глаза за упавшей на лоб челкой, и усмехнулся, уже не механически, с отблеском того сарказма, что так часто озарял их библиотечные посиделки, - Надо же, я никогда бы не поверил, что Нильс Нотт будет верить в мои силы, когда я сам в себе разуверюсь. Джей, кажется, хотел добавить что-то еще, но торопливый и осторожный перестук каблуков заставил его прерваться и обернутся в сторону входа в секцию, где через минуту появилось встревоженное лицо библиотекарши. - Мистер Поттер... Вас просил найти профессор Лонгботтом. Пришло письмо от вашего отца. Из Мунго. Наградив вздрогнувшего парня сочувственным взглядом, мадам Пинкс необычно деликатно для себя исчезла, оставив семикурсников в одиночестве, представляющих себе варианты прибывших из больницы новостей и мысленно примиряющихся с ними. Не поднимая больше глаза на слизеринца, Джеймс медленно пошел к выходу, как осужденный к эшафоту, и лишь перед тем, как оставить Нотта наедине с его мыслями, помедлил и тихо вздохнув, бросил: - Спасибо. И прощай.
Niels Martin Nott: Джеймс, словно на автомате, действуя, как сомнамбула, поднялся на ноги, как будто вдруг вспомнив, что для них, прямоходящих, это было как-то само собой разумеется. Нильс поднял на него меланхоличный взгляд. Два мальчишки, которые то ли возомнили себя старше своего возраста, то ли так быстро помогли друг друга вырасти. Никогда эти двое, оба по-своему красивые, но такие не похожие внешне, не выглядели, словно братья. С одинаковыми чёрными вековыми синяками под глазами. С одинаковыми невидящими глазами и обострённым слухом. С одинаковым пульсирующим пульсом, с которого вдруг сняли всю защиту. Нильс не знал, как себя ощущать в таком новом непонятном состоянии. Он был измотан изнутри, ему казалось, что стоит выйти из спасительной тиши библиотеке, и он сойдёт с ума от гомона студентом, ослепнет от пробивающихся сквозь окна лучей и больше не заговорит, потому, что язык во рту вдруг стал тяжелее на пуд. И всё же, он заговорил. Он оставался Ноттом до костяшек пальцев, которого в судьбе сестры Джеймса Поттера интересовало только то, что та не может стать помехой, что та не может всё разрушить, что строили они долгие недели и, по факту, годы. Но почему-то он не достаточно удивился, что, какая-то часть души Джеймса, ему в этом вторила. Тогда не надо перешагивать. Если это уже будете не вы. Я, как никто, знаю, что пропасть не помеха для того, чтобы что-то получилось. Помеха - это мы сами. Ставим палки в колёса сами себе. Мы с тобой какие-то странные. Нормальные парни нашего возраста не занимаются самокопанием, и ищут все недостатки и виноватых в других. Неожиданная весть, которую, по сути, оба, каждый по-своему, ждали, почему-то заставила обычно прагматичного Нила врасплох. Он смотрел на мадам Пинкс как-то неверяще, и та встретила его каким-то совершенно искорёженным взглядом, полного разочарования и презрения. Он же, как и прежде, смотрел с вызовом, но не своим манерным, а каким-то утомлённым необходимостью постоянно доказывать что-то тем, на мнение кого ему было совсем наплевать. Вот как ей. И, коротко усмехнувшись, он вновь уставился в стену, не сомневаясь, что вот сейчас она покачает головой. Женщины вообще так предсказуемы. Кроме Стен. Она так мило неуклюжа, так мило щетиниста и так неожиданно мила с ним, что просто не может таковой являться. И кроме её. Ольги. Девушке, которая не боялась взять его за руку и шагнуть с ним в апокалипсис даже не запасаясь заранее заверением, что ему это нужно. Она сделала это лишь потому, что так нужно было ей самой. Потому, что переставала думать головой, тогда, когда говорила её сердце. То, что совершенно ей не подходило, вступало в полное противоречие с самим её чуть суховатым и рассудительным обликом. Но сейчас он думал только об одном. Есть новости. И точка. Прощай, Джеймс. Он даже не успел удивиться тому, что собственный голос прозвучал вовсе не так бесцветно, как Нильс ожидал. Даже неприлично как-то. Коротко и ясно. А к чему строить фальшивые улыбки при плохой игре, вернее, её отсутствии? Он умел играть, как никто, разве что брат мог, при желании, попытаться его переплюнуть в том, кто из них более гнилой. Однако, теперь что-то было не так. Он всегда играл на чужих чувствах, эмоциях, страхах и слабостях, но когда вдруг кто-то совсем неожиданный задел твою душу так, что тебе в этот момент просто кажется, что ты готов развалиться, ты не то, что играть, ты не можешь просто разлить по лицу псевдофальшивую улыбку, потому, что боишься, что тогда твоё лицо просто треснет по швам. Спасибо, Нильс. Молчание. Прощай. Прощай, Джеймс. Никакого цинично брошенного через плечо - Поттер. Это время, когда ночь сменяется рассветом, и когда маски снова нужно одевать. А друг при друге делать это уже как-то тяжело. Джеймс снова будет Поттером, который должен быть старшим братом, старшим сыном, а Нотт - несносным гадким подлым преступным элементом, который, вероятно, довёл его сестру до смерти. И все будут думать, что только об этом он и мечтал. А Джеймс не будет. И никогда с ним не заговорит. Они - не сопливая романтическая парочка, чтобы Нотт сейчас вскочил на ноги и заорал в спину Поттеру - останься, я молю тебя и торжественно закрепил эффект заламываниям рук, а Поттер - не злой Ромео, который бы горько усмехнулся и стал тянуть руки к некогда другу, загодя знает, что не позволит себе коснуться его пальцев. Это горькая желчь, это одиночество вдвоём. Побег, который совсем не спасал их от того, что они в этот момент друзьями быть не перестали. А впервые, осознанно и по-настоящему стали ими. Было как-то естественно, что Нильс, даже не пожелав Джею своеобразной удачи, даже не собирался идти и веселиться, как он делал почти всегда, когда был в плохом настроении. Это было совершенно естественно для них, хотя, возможно, оба даже не придавали этому значения, настолько эта привычка успела врасти в их жизни, сплетая их одной цепью душевной боли. Когда некуда бежать. Сил хватало только на то, чтобы питься пальцами в волосы и попытаться полуприкрыть ледяные глаза. Убийца. /Эпизод завершён./
полная версия страницы