Форум » «Ларец со сказками» » [23.12.2023 г.] Craving heartbreak » Ответить
[23.12.2023 г.] Craving heartbreak
Storyteller: Время действия: на следующий день после нападения на "Хогвартс-Экспресс" Место действия: Ирландия, Irish-Hall Действующие лица: Люциус и Скорпиус Малфой Ситуация: Слишком много событий, и слишком мало времени. Пора принимать решительные меры. Хватит недомолвок, пора расставить все точки над “i”.[quote]If he was calm like you Locked up inside of your loops Then he'd know for well That all he had to say was, All he had to say was goodbye.[/quote][more][/more] /ЭПИЗОД ЗАВЕРШЕН/
Ответов - 8
Scorpius Malfoy: Скорпиус лежал, уставившись в потолок широко открытыми глазами. Сна не было ни в одном глазу, так же, как и минуту, и час, и три часа назад. Сегодня ночью мысли, роящиеся в голове, не давали заснуть ни на секунду. По началу организм сопротивлялся, пытаясь отправить его в царство Морфея, но тут же в подсознании возникали картинки произошедшего накануне, причем в каком-то совершенно ином изложении, где финал был намного трагичней, чем в реальности. Как только «Хогвартс-Экспресс» прибыл на вокзал, Скорпиус тут же попал в «оцепление» деда, и был привезен в Айриш-Холл. Впрочем, он был не единственным, кого тут же забрали родственники домой, не дав ни перекинуться парой слов с друзьями, ни просто попытаться выцепить знакомые и родные лица в толпе. Хоть он и знал, что с той, о ком сейчас беспокоится больше всего, все хорошо, он не мог не думать о том, что все могло быть иначе. Как только он закрывал глаза, перед мысленным взором всплывала яркая зеленая вспышка, проносящаяся между ним и Лили, в паре дюймов от их лиц, и злой окрик одного из Пожирателей, осадивший другого. Сейчас Скорпиусу все произошедшее казалось немного бредом. Вдруг он заболел, у него огромная температура, и все это ему просто мерещится? Но, похоже, что нет, к огромному сожалению. Придя к мысли, что так тупо и бездарно провести день это не в его стиле, Скорп соизволил-таки выбраться из вороха одеял и подушек, всклокоченный, словно воробей, и спуститься вниз к завтраку. Очень раннему завтраку. Надежды на то, что никого еще, или уже, не будет в столовой, рассыпались прахом, когда Скорпиус увидел за столом Люциуса, читающего свежий номер «Пророка». - Доброе утро, - бесцветно проговорил Скорпиус, усаживаясь за стол, и принимаясь намазывать джем на тост, слой за слоем, в то время, как глаза были прикованы к фотографиям на первой полосе газеты. На первом плане что-то говорящий и.о. премьер-министра, а за ним дымящийся, с разбитыми стеклами поезд, и парочка подкопченных заплаканных студентов. - Как ты можешь это читать?! – сквозь зубы процедил Малфой. – Ведь не скажут ни слова правды, а из очевидцев снова сделают круглых идиотов, которым все привиделось. Хоть всем итак все известно, газеты, по понятным только им причинам, продолжали перевирать факты, говоря, что вот оно все, в принципе и так, а, может, и так, а то и вообще эдак. Зачем это нужно? Чтобы люди не были готовы к худшему? Чтобы дать им ложную надежду, потому что на Избранного уже надеяться нельзя? Что правительство хочет этим добиться? Или СМИ не подчиняется Министерству? Да и что толку от этой правды. Ему не должно быть дела до всей этой политической канители, ему должно быть все равно. Но почему-то не было. Не то чтобы он взял и побежал доказывать всем, что они не правы. Нет, он бы пошел только в том случае, если бы коснулось лично его, или тех, кто ему дорог. Может, и трусливо с одной стороны, если посмотреть, но он предпочитал считать это просто более разумным. А сейчас хотелось поступиться всеми своими принципами. Но разум, как частенько и бывает, возобладал над эмоциями. Отодвинув тарелку с так и не тронутым завтраком, Скорпиус молча встал, собираясь покинуть комнату, жалея, что он вообще спускался. Нечего рассиживаться, у него много дел сегодня, даже если родные и воспротивятся тому, что он собирался сделать.
Lucius Malfoy: In henna and feathers it sweeps through the desert When something you love is at stake. - Позвольте мне задержать вас на еще несколько минут, господа, - произнес Малфой, как обычно, вальяжным, но серьезным голосом, когда собрание было окончено, и люди в темных хитонах, отвешивая короткие почтительные и немного боязливые поклоны, было начали вставать со своих мест. Он знал, что все они, присутствующие здесь, видят его по-разному. Молодость почти всех новобранцев смертоносной армии мешала им смотреть на него как на равного себе; и это было хорошо. Он не был равен им по прыти и безрассудству, но в магической силе и уме мало кто из Пожирателей мог с ним поспорить. Если он не был для большинства из них на одной ступени с Темным Лордом, то точно не вызывал желания фамильярничать – всем своим обликом, своим поведением, своей историей, наконец. Очень многие смотрели на него с уважением и даже обожанием, особенно на первой встрече после его возвращения из тюрьмы, на которой он сидел от Волдеморта по правую руку. Впрочем, были среди них и те, кто видел в нем лишь зарвавшегося старого маразматика; однако всё, что они, наверное, говорили о нем из глупой юной зависти, они говорили только за глаза. Подвергая сомнению его силу и рассудок, они все равно не стремились искушать судьбу и проверять свои необоснованные догадки на практике, потому что где-то глубоко в подсознании они весьма мудро осознавали: любой неосторожный жест в его сторону станет последним в их жизни. - Милорд, могу я…? Получив в ответ кивок, Люциус поднялся с места, чтобы всем присутствующим было видно его фигуру, и встал, с трудом расправив плечи, опираясь на трость – ожидая, пока все, кто поспешил ретироваться, вернутся на свои места. - Я не буду толкать долгих речей, ибо не желаю отрывать вас от ваших, несомненно, неотложных дел, - с холодной усмешкой произнес он наконец, вперив свой безжалостный пронизывающий взгляд в того Пожирателя, который попытался выскочить из комнаты пулей и вернулся за стол последним; униженный молодой человек отвел взгляд и вспыхнул, что Малфой пронаблюдал не без жестокого удовлетворения. – Однако я хотел бы, чтобы каждый из вас уяснил себе следующее. В поезде, на который запланирована атака, будут не только дети наших врагов, чье моральное состояние нам необходимо подорвать. Мой внук учится в Хогвартсе, мой сын преподает там, и они тоже будут в Экспрессе, когда состоится теракт. Так вот… если кто-то из вас осмелится тронуть их хоть пальцем – я убью его. И не стоит смотреть на меня с такой недоверчивой улыбкой, мистер Стирлинг. Даже не смейте вообразить себе, что мой возраст и недавнее заключение дадут вам уйти безнаказанным, если вы позволите себе распустить руки там, где не следует. Я выразился достаточно ясно? Договорив, Малфой сел. Он не рычал, не шипел, говорил нарочито протяжно и спокойно, но молодого брюнетика Стирлинга с его вечной презрительной ухмылочкой невольно передернуло от того, как яростно в один только миг блеснули его старые, но еще не тусклые серые глаза. Впрочем, он всегда был более смел, чем надо, в ситуациях наименьшей жизненной опасности. - Более чем ясно, мистер Малфой, - нарочито учтиво произнес он - со скрытым ехидством, которое Люциус уловил, но к которому не имел возможности придраться. – Но не будет ли это подозрительным – если конкретно ваши родные не пострадают? Вам ни к чему демонстрировать связь с организацией этого теракта, не так ли? При условии ваших планов на будущее нужно заботиться о репутации… - Меня не волнует моя репутация, когда речь идет о безопасности близких, мистер Стирлинг, - отрезал Люциус более жестко, чем даже хотел бы. Молодой подонок определенно хотел ткнуть его носом в его ошибку и, надо сказать, почти преуспел в своем желании умыть самонадеянного старика. Люциус действительно просто не думал о том, что, если оба члена его семьи выйдут отчетливо сухими из кипятка бойни, которая планировалась на завтра, это может поставить под сомнение его непричастность к теракту. Он намеревался поставить точку на всяком рукоприкладстве, которое Пожиратели могли позволить себе в отношении его родных в его отсутствие. Но сейчас это стремление – защитить – было поставлено под угрозу: как только в комнате раздался тихий вкрадчивый голос, разом пресекший все начавшиеся толки. - Люциус, я понимаю твое естественное волнение, но безупречность твоей репутации совершенно необходима для осуществления моего замысла, и ты не можешь так рисковать. Люциус крепко сжал трость в тонких пальцах – под столом, чтобы никто не посмел увидеть этого. - Я понимаю, милорд, - проговорил он твердо после секундного колебания. – Но могу ли я рассчитывать на… - Но если наследники рода Малфоев будут серьезно покалечены или даже убиты, - прервал его Волдеморт, сверля взглядом мигом скукожившегося Стирлинга, – я лично прослежу, чтобы приговор Люциуса был приведен в исполнение. *** Нет, он не пострадал серьезно. Он был просто весь запылен от взрыва, у него была порвана мантия и несильно, но до крови поцарапан висок; и все равно, только вытащив его из обезумевшей толпы за руку, Люциус почувствовал вину и ярость, будто это он сам изувечил собственного внука. Но тогда важным оставалось лишь одно: схватить и отправиться домой – желательно попавшись перед этим на глаза паре журналистов и констеблей. Драко Люциус на преисполненной первобытного хаоса и чужого ужаса платформе не нашел да и не искал: он знал, что с ним ничего не случится. Но, что бы там ни было, его сын сам выбрал себе путь в стороне, в нейтральной зоне, и теперь пожинал его плоды. Заживить внуку его раны, царапины и синяки не составило труда; но чувство того, что ради собственной репутации он не оградил Скорпиуса от молодой жестокости таких, как Стирлинг (и возможно, его самого – кто знает), грызло Люциуса всю ночь. Он задремал только под утро – а проснулся еще до позднего зимнего рассвета, от какого-то очередного бесплотного кошмара, одного из тюремных, таких, какие пугали его и будили его, не давая ему покоя, но какие он потом никогда не мог отчетливо вспомнить. Тихо выбравшись из спальни, Малфой спустился вниз, чтобы найти на подоконнике принесенную совой газету и отогнать противный смутный морок чтением новостных колонок. Перси Уизли перил на него свой суровый озабоченный взгляд с первой полосы из-под заголовка «Кто виноват в трагедии?» и оправдывал бездействие Аврората внезапностью нападения и проблемами со связью в атакованном поезде. Малфой усмехнулся, читая его краткое интервью, состоящее из резких, отрывистых фраз, явно брошенных в ажиотаже и на бегу. Журналистка-автор статьи выставила все текущее правительство министерства в таком невыгодном свете, что, кажется, Перси, даже если бы осмелился баллотироваться в главы магомира самолично, вряд ли получил бы массовую поддержку. И фраза, которую он на бегу кинул, специально проходя мимо прессы, не осталась без внимания. «"Преступная халатность властей", - гневно говорит недавно амнистированный Люциус Малфой, чей несовершеннолетний внук тоже пострадал в катастрофе. Может быть, новый Министр сможет положить этому безумию конец?». Так заканчивалась ее экстренная сводка; Люциус как раз удовлетворенно добрался до конца статьи, когда на кухне появился его внук. - Доброе утро, - ласково проговорил Люциус, с легкой тревогой глядя Скорпиусу в лицо, мысленно вычисляя, сколько часов тот проспал этой ночью и спал ли он вообще, и попутно решая, стоит ли заводить с ним сейчас тот разговор, под которым уже давно следовало подвести черту. О, не только вина заставляла Люциуса, бессонно уставившись в потолок, лихорадочно мыслить сегодняшней ночью. Вырывая мальчика из толпы, он более чем отчетливо увидел, с кем тот находился в момент нападения; и эта его связь с семьей врага, которая могла бы спровоцировать куда более страшные последствия, чем рассеченный висок, если бы нападающие не были предупреждены, пугала Малфоя до дрожи. Он даже уже не говорил о том, что семья, к которой принадлежала неотрывно Лили Луна Поттер, была всегда враждебна их семье, и что даже из уважения к роду, к самому Люциусу, в конце концов, Скорпиусу следовало прекратить с ней встречаться. Речь шла о безопасности самого дорогого, что было у Малфоя, и на этот раз он слишком ясно осознал, что пора бы настоять на своем. - Ты очень скоро поймешь, милый, что газеты пишутся не для правды, - с добродушной улыбкой ответствовал Люциус, пытаясь таким образом немного смирить нервное волнение внука и настроить его на мирный лад, - а для того, чтобы простым глупым людям было легко понять, на чьей они стороне. О нашей семье, и обо мне в частности, пишут хорошо, и поэтому сейчас меня все устраивает. Ты не горячись, подожди уходить. Сядь, прошу тебя, мне как раз нужно поговорить с тобой.
Scorpius Malfoy: Конечно, утро добрым быть не может по определению. Особенно тогда, когда у тебя нет настроения, ты не хочешь ни с кем разговаривать и никого видеть, а с тобой, наоборот, просто жаждут провести беседу. А воспитание не позволяет тебе проигнорировать просьбу остаться и просто уйти, даже без хлопка дверью, потому что дед ничего плохого тебе не сделал. Скорпиус понимал, что дедушка волнуется за него, и был благодарен, что хотя бы вчера, после всего случившегося, они с бабушкой не настаивали на том, чтобы обсудить произошедшее. Конечно, Нарцисса предпринимала пару робких, и поэтому неудавшихся попыток. Было бы хуже, если бы ей было все равно, как, например, отцу, который, как Скорпиус понял из слов бабушки, связался с ними через каминную связь, и полюбопытствовал все ли в порядке с его сыном. Лучше бы не спрашивал вообще. За всю свою недолгую жизнь Скорп привык к подобным проявлениям «родительской заботы» со стороны отца, и даже считал это нормальным, убеждая себя в том, что так и должно быть, что это в порядке вещей. Но порой хотелось быть сиротой, чтобы вообще не знать, что такое родители, чем так. Хотя нет, маму он любил, и она тут ни при чем, впрочем, как и отец, это он просто не выспался и перенервничал. Вдохнув полную грудь воздуха, Скорпиус вновь сел за стол, оказавшись теперь напротив деда. Он едва слышно хмыкнул на высказывание Люциуса. Ему было плевать на газеты и на мнение тех, кто верит во все те бредни, что пишут дорвавшиеся до пера журналисты. Ему было ни холодно, ни жарко от их правды или от их лжи. Он привык составлять свое мнение о событиях не по каким-то там желтым газетенкам, в разряд которых, к несчастью, теперь можно было приписывать и «Ежедневный Пророк». - Радостно слышать, что хоть кого-то что-то устраивает в нынешнее время, дедушка, - спокойным голосом сказал Скорпиус, растянув губы в улыбке, словно и не было той небольшой гневной вспышки минуту назад. Еще бы его не устраивало, ведь Малфой-старший сейчас возвысился настолько, что приблизился к тому пику своей политической карьеры, которая была у него в молодые годы, да и в первые годы Второй Войны тоже. Пожалуй, можно начинать делать ставки – переплюнет ли сам себя мистер Люциус Малфой в этой гонке за властью. - И о чем ты хочешь поговорить? – «Не то чтобы мне интересно, но все равно ведь этот разговор состоится. Днем раньше, днем позже…» Так некстати перед глазами всплыл образ тех Пожирателей, от которых они отбивались, и их слова: «…нам сказали не трогать мальчишку…» Кто сказал? Кто отдал такой приказ? Кому он мог понадобиться? Неужели мистер Поттер был прав в том летнем разговоре, когда говорил, что его дед все еще при делах, и вовсю, хоть и из тени, отстаивает интересы Темного Лорда? Нет, не хотелось об этом думать. Хотелось бы, чтобы его дед был обычным дедушкой, которым всегда ему казался – любящим, добрым и в меру строгим. А не той политической акулой, которой всем представляется и, возможно, является на самом деле. Скорпиус и сам понимал, что, вероятно, те розовые очки, которые на нем надеты до сих пор, просто хорошо сидят на носу, и рано или поздно они свалятся и разобьются. И как бы он ни был к этому готов, все равно будет неожиданно и неприятно…
Lucius Malfoy: Я смотрел на Скорпиуса и уже не был уверен, что беседа, которую я намеревался начать, была достаточно уместна в данный момент. Вглядываясь в его лицо с обычной для меня пытливостью, я действительно начинал сомневаться в собственном благоразумии: мне не нравилось, как он выглядел, и я уже почти жалел, что решил серьезно поговорить именно сейчас. Мой внук был очень бледен, даже бледнее обычного; под глазами у него залегли, заметные не всем, но мне, темные круги бессонной ночи, глаза смотрели на меня с каким-то нездоровым, болезненным блеском, и вся фигура его была напряжена, как будто и сейчас его тело еще не избавилось от вчерашней конвульсивной взбудораженности. И, даже когда он вроде бы спокойно и улыбчиво ответил мне, возвращаясь за стол, от меня не укрылось застывшее на его лице выражение упорного и даже, кажется, мучительного раздумья, которое он, прекрасно усвоивший мои уроки, тщательно скрывал. Наверное, я мог бы попробовать проникнуть в его разум, чтобы разгадать ребус этих размышлений - но я точно не собирался оскорблять его такой грубостью, как бы сам ни был взволнован. - Ты не ел со вчерашнего дня, - проговорил я, не решаясь начать, озабоченно отмечая про себя еще и какую-то ненормальную худобу внука. Со времени нашей последней встречи - страшно подумать, в августе этого года - он как будто растаял на глазах, и мне очень не хотелось думать, что косвенной причиной приведшей к этому нервной тряски был я и мое преследование Поттеров. - Съешь хотя бы тост с джемом, я уже сделал несколько. - сам, потому что служанки у нас больше нет и не будет. Может быть, пока ты будешь жевать, я успею все сказать, а ты не успеешь мне ничего возразить? Это было бы очень удобно, потому что собираюсь сказать я очень много неприятных и, возможно, даже роковых слов, и мне было бы гораздо легче, если бы ты просто молчал и не осуждал меня хотя бы вслух. Хотелось бы провести эту беседу как можно быстрее и как можно безболезненнее; хотя в выполнимости последнего я уже не на шутку сомневался. В конце концов, не каждый день твой собственный дедушка высказывает тебе свое фи по поводу твоей первой (кажется?) возлюбленной и недвусмысленно требует оставить всякие попытки построить с ней отношения. Я собирался, разумеется, выразить все это в гораздо более уклончивых и мягких формулировках, однако смысл был один: меня не устраивало то, что Скорпиус общается с Лили, и дело здесь было не только в ее фамилии. Дело было в том, что любого рядового Пожирателя Смерти, не говоря уже о Темном Лорде, смутило бы то, что мой внук якшается к враждебным лагерем; и это могло бы поставить под удар - неважно, что меня - его, и я был бы уже не в силах оправдать его поведение и вытащить его из мясорубки, как вчера. С одной стороны, задача моя теперь была предельно проста; с другой же стороны Скорпиус был упрям и горд настолько, что поступиться своим выбором для него было бы равносильно предательству, и даже такой искусный манипулятор, как я, рисковал сейчас не добиться своего. Я допил до дна свой уже немного остывший чай, чтобы смочить пересохшее горло, и откинулся на спинку стула, сложив руки в замок, чувствуя, что все равно почему-то нервничаю больше обычного. Кажется, такой внутренней тряски я не испытывал со времен встречи с возрожденным Волдемортом; вот только тогда речь шла просто о моей жизни, а сейчас на кону был ее центральный и неизменный смысл. Мысли проносились в голове тем стремительнее, чем дольше длилось молчание. Как он отреагирует на то, что я скажу? Смогу ли я вообще повлиять на него? Был бы на его месте Драко, все было бы предельно просто; однако сейчас мне важно было привести Скорпиуса к свободному выбору в пользу моей позиции, а не надавить на него - тем более, что это было в случае младшего Малфоя невозможно. Можно было лишь уповать на его благоразумие и на его доверие ко мне. - Я думаю, ты догадываешься, - начал я издалека, стараясь прямо и спокойно смотреть на внука, но почему-то все равно чувствуя какой-то глубинный необъяснимый стыд - как будто собственноручно пытался сейчас лишить его счастья, а не ратовал за его благополучие и здоровье - и оттого каждый раз как будто невзначай отворачиваясь. - Это касается тебя и мисс Лили Луны Поттер. Я очень давно хотел начать этот разговор, но сейчас понимаю, что зря медлил, потому что ситуация стала критической. Подожди, не перебивай меня, прошу, дай мне договорить. Я встречался с ней еще тогда, в апреле, и готов согласиться, что она довольно мила. И я с самого начала был готов к тому, что именно ты станешь первым наследником нашего рода, который выберет себе партию по любви. Однако время сейчас страшное, Скорпиус. И я боюсь, что вам с мисс Поттер не по пути. Я рассказывал тебе все о предателях крови. Я рассказывал тебе, что семьи Уизли и Поттеров являются самыми яркими примерами таковых. Но дело сейчас даже не в том, что семьи вроде наших традиционно не заключали с такими союза. Я мог бы закрыть глаза на это, я мог бы закрыть глаза даже на то, что ее отец всю свою жизнь посвятил угнетению таких, как мы, я клянусь тебе, будь сейчас, повторяю, другое время. Пожиратели Смерти обуреваемы жаждой мести и охотятся на семьи предателей крови, пожалуй, еще яростнее, чем преследуют магглорожденных. Ты понимаешь, о чем я говорю? В то время, когда ты рядом с Лили, ты подвержен смертельной опасности; в любой момент ее могут атаковать, и ты окажешься в зоне риска. Я не хочу потерять тебя, Скорпиус. Я не могу тебя потерять, понимаешь? Именно поэтому я прошу тебя, я умоляю тебя стать благоразумнее и... расстаться с ней. Если бы я был чуть менее сдержан, я бы, наверное, даже не смог усидеть на месте; но на протяжении всей речи я заставил себя оставаться все в той же позе, нарочито расслабленной, хотя был внутренне напряжен до предела.
Scorpius Malfoy: То, как дед всматривался в лицо Скорпиуса, начинало потихоньку его нервировать. Столь пристальное внимание, особенно со стороны бабушки, обычно выливались в оханья по поводу его нездорового внешнего вида и прочих сопутствующих этому причитаний. Хотя пора бы уже было привыкнуть к тому, что это их семейная отличительная черта, и никакого отношения к здоровью она уж точно не имеет. И в обычное время он бы пропустил все эти взгляды и слова мимо ушей, но сейчас они как-то нервировали. Дед явно не знал с чего начать, и как бы он тщательно не скрывал свое волнение, очень небольшие отголоски его все равно можно было заметить. Но заметны они были лишь для тех, кто хоть немного знал «домашнюю версию» Люциуса Малфоя. - Спасибо, я не голоден. Еще не проснулся до конца. Знаешь ли, сложно есть в полусне. – Но тост он все-таки положил себе на тарелку, и снова устремил взор на деда. Молчание затягивалось, но нервы, как ни странно, стали успокаиваться. Скорпиус кивнул. О, да, он догадывался. Странно, что этот разговор не произошел намного раньше. Он ждал его каждый день, с тех пор, как они с Лили на прошлое Рождество устроили первое действие их маленького спектакля. Может, все же родственникам стоило провести эту беседу сразу же, как только улеглись первые волнения? Кто сказал, что они не пытались? Но он не хотел их слушать. Почему дед думает, что он послушает его сейчас? То, что сейчас все обострилось намного сильнее, чем было изначально, не значило, что он готов бросить то, что дорого ему. Сладкие речи, разливающегося соловьем, Люциуса Малфоя могли убедить в том, что он прав кого угодно менее упертого, нежели Скорпиус. Он прекрасно понимал, что дед не лукавит, и говорит вполне искренне, что он действительно за него переживает и желает ему всех благ. Но он не понимает одного, что он не будет счастлив без Лили. Не сейчас, не на этом этапе своей жизни. Да, возможно, когда-то они расстанутся, если останутся живы, а, может, будут всю жизнь вместе, потому что все эти передряги, которые случились с ними, и которые еще непременно случатся, сплотят их еще сильнее. По мере того, как монолог деда продолжался, внутри Скорпиуса все больше и больше нарастал гнев. Неужели он не понимает того, чего просит? Если ей грозит, действительно, такая сильная опасность, о какой он тут говорит, то Скорпиус тем более должен быть рядом с ней. Он, конечно, не считал себя каким-нибудь там Суперменом, которого не берут ни огонь, ни вода, и вообще он бессмертен, что способен на любой подвиг. Но в меру своих сил он может попробовать помочь защитить Лили. Да, наверное, это не по-малфоевски. Все Малфои в первую очередь, как усвоил из уроков Скорпиус, защищают свои интересы и интересны своей семьи, а не каких-то сирых и убогих, тем более, врагов по определению. Но, видимо, в Скорпиусе больше от бунтующих Блэков, типа Андромеды и Сириуса, чем от расчетливых Малфоев. - Ты ведь знаешь мой ответ, да? – Сквозь зубы процедил Скорпиус, впиваясь колючим взглядом в лицо деда. На щеках Скорпа выступили красные пятна. – Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой, и ты должен понимать, что я не поступлю так, как ты хочешь. Как ты просишь. И это не бунтарский подростковый дух во мне сейчас говорит. Я прекрасно понимаю, что ты хочешь мне добра. Но… - он перевел дух, -…я не могу сделать это. Я готов рисковать за тех, кто мне дорог. И это не только те, кто связан со мной по крови, но и другие люди, которых я люблю. И я не изменю своего мнения. Он поднялся из-за стола, впрочем, не решаясь уходить. Интересно, если он сейчас пойдет поперек воли семьи, его тоже выжгут с семейного древа, как его прабабка Вальбурга, выжигала всех «отступников» от семейного кодекса? - Знаешь, - начал Скорпиус, криво усмехнувшись, - может, ты ив этот раз попросишь своих друзей, чтобы они ненароком не подпортили мою шкурку? Ведь у тебя, я уверен, скоро будет много власти. Да, это была непроверенная информация, но где-то на подсознательном уровне он чувствовал, что не ошибается. Все возвращается на круги своя. Бывшим Пожирателем Смерти просто быть нельзя. Это непозволительная роскошь.
Lucius Malfoy: Когда я закончил говорить и между нами над столом на несколько мгновений повисла какая-то особенно тягучая, напряженная пауза молчания, мне стало отчего-то очень не по себе, - несмотря на то, что морально я был готов к любой реакции внука. Конечно, я ведь планировал этот разговор заранее, задолго до того, как в итоге на него решился - и верил, что предусмотрел каждый возможный исход, небезосновательно считая себя хорошим психологом, особенно когда это казалось близких. Я понимал, что вряд ли дождусь от Скорпиуса безоговорочного согласия, тупой покорности - он не был таким, я сам не воспитал его таким; прими он даже мои уверения во внимание, чисто из внутреннего чувства гордости он бы не признал мою правоту сразу и наверняка взял бы тайм-аут решения, после чего просто принял его, как свое, найдя свои аргументы и доводы. Я ожидал также и гневной пылкой тирады, нормальной для влюбленного юноши, - о том, что мне, старому цинику, никогда не понять его сердечной тоски и жертвенности - однако и гнев, я знал, прошел бы быстро, оставив ему лишь наш фамильный рационализм и спокойствие. Но если в теориях мои размышления о возможных настроениях внука были логичными и систематизированными, с каждой секундой я все меньше надеялся на удачный исход беседы: то ли я переоценил свои ораторские способности, то ли недооценил его привязанность. Впрочем, паниковать было еще рано. Как и я, чувствуя злобу или ярость, Скорпиус краснел; вот и сейчас я заметил, как постепенно вспыхивает багровыми пятнами гнева его лицо. Не подавая и виду, что нервничаю, я, как мог спокойно, ответил на его холодный, с вызовом вперившийся в меня взгляд - и терпеливо выслушал все те слова, которых ждал. Я не пытался перебить его, потому что знал, как иногда распаляет неуважение к желанию высказаться, хотя мог бы очень многое оспорить. Не изменю своего мнения... Не поверишь, как часто я сам говорил в запале эти слова и как часто в себе ошибался; но это совершенно нормально - кто мы такие, чтобы все знать о себе наперед? Мы для самих себя, пожалуй, еще более непредсказуемы, чем наши ближние, хотя бы потому, что их-то могут выдать внешние признаки, если уметь замечать их - а сам ты однажды просыпаешься утром и понимаешь, что изменился, а когда, почему и, главное, зачем, осознать уже не в силах. Ты еще поймешь меня, Скорпиус, и неизбежно признаешь мою правоту, потому что знаешь, что мне можно и нужно доверять; только хорошенько обдумай мои слова, даже если ты собрался сейчас уходить. - Скорпиус, постой, не сердись... - достаточно вяло по сравнению со своей предыдущей речью потребовал я (в конце концов, ему сейчас действительно стоило побыть одному, обдумать произнесенное и вынести более зрелое решение, и я особенно не думал его останавливать), - когда следующие слова моего внука грянули, как гром среди ясного неба. Did I disappoint you or let you down? Should I be feeling guilty or let the judges frown? 'Cause I saw the end before I'd begun, Yes I saw you were blinded and I knew she had won. You touched my heart, you touched my soul. You changed my life and all my goals. I am here for you if you'd only care. Я почти физически почувствовал, как что-то с силой ударило меня поддых и вышибло весь воздух из легких. До этого момента чувствовавший себя неуютно и неуверенно, но все равно довольно успешно сохранявший хотя бы внешнее спокойствие, теперь я просто задохнулся от шока; и, наверное, очень страшно изменилось мое лицо, если даже Скорпиус, не боявшийся меня никогда, заметно отшатнулся. В следующий момент я, со скрипом отставив стул, вскочил из-за стола и, сжав кулак до боли, чтобы как-то удержать себя - непонятно даже, от чего - громогласно прорычал, смятенно прерываясь посреди предложений и задыхаясь: - Да как ты... Да как ты сме... Да как ты узнал?! Мои слова прозвенели в тишине и затихли. Пару секунд мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, не произнося ни звука и не двигаясь с места - только тикали часы и в окно бил ветер. В голове у меня шумело; я так тяжело дышал, как будто мне вот-вот грозил эпилептический припадок. Опираясь о столешницу подрагивающими пальцами, я медленно, катастрофически медленно осознавал, что только что сам выдал себя на суд, который мог бы никогда и не состояться, удержи я себя в руках и отреагируй по-другому. Потому что на лице у Скорпиуса сейчас было ясно написано: он не знал. Не знал и только произнес вслух неясную, нечеткую догадку, подсказанную какими-то слухами или злыми толками, чтобы ударить меня побольнее, а я взял и попался в эту ерундовую ловушку, как распоследний глупец. Но теперь уже пути назад не было; я все сказал, я подвел черту "ч.т.д." под теоремой собственной виновности, хотя раньше, видимо, еще мог произвести на своего внука впечатление невинной жертвы обстоятельств. Теперь уже поздно было объяснять свои слова как-то иначе, оправдываясь, юля и увиливая от прямых ответов. Этот разговор обрастал гораздо более широкой тематикой, чем я вообще мог себе вообразить. - Садись, - уже без прежних ласковых интонаций произнес я; мое радушие и готовность принять итог беседы таким, каким он будет, развеялись, как дым, оставив только досаду и страх. - Я сказал, сядь, - повторил я еще жестче, когда внук не повиновался с первого раза. - Молодец. - Сам я сесть уже не мог и только неприкаянно вышел на середину столовой, скрепив руки замком за спиной и встав к Скорпиусу вполоборота, лишь бы только не видеть его глаз. - Я хочу, чтобы сейчас ты слушал меня очень, очень внимательно. Я не знаю, откуда или от кого к тебе попала эта информация, однако, раз уж ты и так хорошо подкован в делах, которые касаются только меня, я считаю, что ты обязан знать правду из моих уст - а не из уст людей, которым только дай волю меня очернить - и они сделают это с радостью. Слушай и запоминай. Я никогда - слышишь? - никогда не вернулся бы в ряды Темного Лорда, никогда не стал бы участвовать в его кошмарных делах, если бы не боялся за твою жизнь, или за жизнь твоего отца, или твоей матери, твоей бабушки, Дафны, Теодора, твоих кузенов, - кого угодно, в самой незначительной степени связанного со мной. Я никогда не появился бы снова в рядах Пожирателей Смерти, если бы мне не было так страшно, что однажды к нам придут ночью и, без стука в дверь, просто проникнут в дом и убьют всех нас спящих, оставив над нашим опустевшим поместьем знак, который до сих пор уродует мою руку - и всю мою жизнь. Я не могу оставить свое прошлое позади, Скорпиус, как бы поначалу ни мечтал. Но сначала я понял, что никто из новых властителей не даст мне о нем забыть, а теперь - что никогда не даст забыть он. Здесь дело не в поиске власти, не в отмщении, не в ненависти. Дело лишь в том, что он дает своим сторонникам - бывшим ли, сегодняшним ли - только один выбор. Либо ты добровольно отдаешь ему все, что он хочет, либо он забирает это сам - как драгоценности с трупа. И я сделал свой выбор. Я выбрал жизнь и безопасность своей семьи. И после всего того, через что я прошел ради вас, я не намерен позволить какой-то безмозглой рыжей дочери меченого узурпатора и инквизитора подвергнуть тебя опасности и отнять тебя у меня. Почему бы не попросить моих "друзей", говоришь? Да потому что ты в безопасности, лишь пока ты доверяешь мне и слушаешь меня, пока Темный Лорд находится в уверенности, что вся наша семья его поддерживает; иначе же все мои усилия окажутся тщетны, и однажды мне придется просто стоять и смотреть, как... как... Я не хотел прямо ставить тебя перед фактом и не хотел заставлять тебя выбирать, но - либо она, либо твой род. Верная гибель или безопасность, временная страсть или поколения предков за твоей спиной... Прошу тебя, Скорпиус, не делай глупостей, о которых потом пожалеешь; просто поверь мне и сделай так, как я прошу. You were the coldest star in the sky Only I couldn't see it: I was blind. And in comes the black night Calling your name since you were born Only I couldn't hear it: I was empty as a drum. I was prepared to love you And never expect anything of you.
Scorpius Malfoy: Было видно, что дед очень скептически относится ко всем тем словам, что Скорпиус тут говорил. И это было неприятно, и уязвляло самооценку. Да, безусловно, он уважает мнение внука, считая вполне адекватным человеком, способным рационально мыслить. Но, кажется, только до поры до времени, и не во всех вопросах. Только не в тех, которые по мнению Люциуса будут задевать честь семьи, которые как-то повлияют… Да и на что тут можно влиять-то? Их семью в последние десятилетия итак не особо признавали, поэтому ниже падать уже все равно некуда. Хотя, нет, можно было – связаться с предателями, грязнокровками и иже с ними. И Скорпиус это сделал, к несчастью. И, если его вовремя не образумить и не поставить на путь истинный, то он сделает этот роковой шаг и полетит в пропасть. А, если семья его не остановит, то клеймо тех, кто не сумел достучаться до собственного отпрыска навсегда будет вместе с их фамилией. Знаем, проходили. Но никогда не думал, что это все будет происходить с ним. И удивительно, но ему было почти что все равно. Возможно, что только пока, а потом, гораздо позже, его накроет волной осознания того, что все, что ему говорили - правда… но ведь пока сам не наступит на грабли, не успокоится не уверует. Не горячись? Как тут можно не горячиться, когда сказано столько и всего. Похоже, палку он перегнул. Но ведь он это не специально. Как же так вышло, что он попал в яблочко? То, что тогда в поезде было мимолетно сказано Пожирателями друг другу, могло быть провокацией, предназначенной специально для ушей Скорпиуса, чтобы подорвать репутацию Люциуса в глазах внука, чтобы старший Малфой убоялся гнева господина и вернулся к нему. Честно, Скорпиус так и собирался думать, а слова вылетели случайно, просто чтобы позлить деда. Но реакция Люциуса говорила сама за себя, и она огорошивала. В момент изменившееся лицо, принявшее злобное выражение хищной маски, заставило Скорпиуса отступить, инстинктивно желая находиться подальше от этого человека, который сейчас ему был не знаком. Он вытаращился на, чуть ли не пышущего огнем, Люциуса, практически не дыша. - Я не… - тихо пролепетал он. Не знал? Не хотел? Не имело смысла оправдываться, ведь слово не воробей. И, наверное, даже хорошо, что наконец-то все вышло наружу. Возможно, раньше, чем хотелось бы или, чем кому-то было нужно, но уж как есть. Призыв… нет, приказ сесть ударил словно плетка. Со всей силы. Ему даже показалось, что он услышал характерный свистящий звук рассекаемого воздуха. Похоже, он замер, даже сам не заметив, на что получил еще один указ. Он сел. Скорее на автомате, нежели он бы хотел повиноваться. В голове что-то щелкнуло, все звуки снова приобрели четкость и ясность. Даже стали лучше. Молодец? Умный песик? Вот, значит, как теперь будут к нему относиться… Как к собаке, которая не выполняет приказы, и которую нужно наказывать до тех пор, пока она не научится приносить палку и подавать лапу по первому зову? Сидеть было невозможно. Было невозможно находиться в одной комнате с этим человеком. Не хотелось ничего слушать, а просто сбежать. Скорпиус не смотрел на Люциуса, отведя взгляд в сторону окна, за которым крупными хлопьями летел снег, но краем глаза всё же видя силуэт деда. Скорпиус слушал внимательно. Эту часть «просьбы» он мог выполнить даже с удовольствием. Когда еще столь же много узнаешь о своих родственниках. Он слушал и не верил. Вроде, все звучало правдоподобно, так действительно могло быть, но было какое-то «но», которое Скорпиус пока не мог четко сформулировать даже сам для себя. да, Темный Лорд, судя по рассказам и книгам, действовал именно так – шантаж, пытки, запугивания, убийства целых семейств, не щадя ни стариков, ни детей… Он отчетливо сейчас представил всю их семью в мертвом виде. Это страшно, да. Но кто сказал, что такого не произойдет в любом случае? Где гарантия, что Волдеморту что-то не взбредет в голову, и он не посчитает, что все это повиновение сделано специально, а на самом деле вся семь Малфоев засланцы от Ордена Феникса? Нет таких гарантий. И как бы дед тут не разливался соловьем о чистоте своих помыслов, Скорпиус не верил. Он мог поверить в то, что Люциус говорит правду относительно своего невозвращения в стан Пожирателей, и мог верить в то, что тот сам верит в «благие» намерения Лорда… но опять же не верил. Как бы деду не хотелось этого, но он сам невольно, воспитывая Скорпиуса с детства, показал ему, какой есть на самом деле. И, если раньше Скорпиус этого не хотел замечать, то сейчас все сложилось в одну картинку, почти четкую. Мерлин, какие слова! Люциус Малфой, похоже, наконец-то, дал волю своим чувствам, особо не церемонясь с чувствами других. Скорпиусу казалось, что его уши пылают огнем, словно два факела, а сердце в груди стучало так, что готово было выпрыгнуть наружу, и избавить Темного Лорда от убийства еще одного мальчишки в будущем. Хотя, одним меньше, одним больше, для него это несущественная разница. - Глупость была мной сделана только одна, - в звенящей тишине, наступившей после речи Люциуса, тихо проговорил Скорпиус. Можно было встать и молча уйти, но его бы все равно остановили и призвали к ответу. Некоторые личности не любят, когда их игнорируют и неповинуются. – И это - что я остался слушать твою пламенную речь. Если ты веришь в то, что Лорд оставит нашу семью, будь мы под его боком всем скопом, то мне жаль. Потому что я не верю этому. И тебе не верю. Не верю, что ты все это делаешь только по доброте душевной, и что тебе не нужна ни месть, ни все остальное. – С каждым словом, голос Скорпиуса становился все четче и громче. – И я выбираю ее, «безмозглую рыжую дочь меченого узурпатора». – Он резко поднялся, со скрипом отодвинув массивный стул. – Ты зациклился на Лили и наших отношениях. Дело ведь совершенно не в ней, ты просто хочешь выслужиться перед господином, остаться чистеньким в его глазах. Будь им, пожалуйста, но только без меня. Ладно, ты ненавидишь Поттеров и не веришь им, но чтобы ты был такого же низкого мнения и о собственном внуке… Отрадно выяснить это хотя бы сейчас. Надоело жить в постоянных заблуждениях. Я не хочу быть твоей маленькой копией, дедушка. Я не хочу тебе верить! Я не могу тебе верить! It's the final countdown ©
Lucius Malfoy: We're so unlike in manner and in nature. We cut the root that holds, We cut the cord that binds us.Приняв свою защитную позу - приподняв голову и напряженно выпрямив спину, глядя на оппонента (так странно было осознавать, что Скорпиус стал им для меня сейчас) чуть свысока - я слушал его ответ, как одну развернутую вербальную пощечину, впившись подушечками пальцев в столешницу, так, что костяшки подрагивали от оцепенения. И почему я думал, что мое безупречно уважительное, аргументированное объяснение будет воспринято им благосклонно? Каких слов я ждал - "Извини, дедушка, теперь я все понимаю; твоя позиция мне ясна, конечно, я сделаю все так, как ты хочешь"? Если между мной и им и была когда-то связующая нить, эдакая пуповина безусловного доверия, то сейчас я почти физически чувствовал, как что-то незримое и страшное острым-острым ножом полосует по ней, грозя насовсем разрезать. Этим "чем-то" была моя ложь - и моя победа, которая теперь оборачивалась поражением в разы важнее и ужаснее. За все когда-то приходится платить, не так ли? Я не раз уже получал ответ на этот вопрос эмпирически. Почему же я думал, что на этот раз расплата обойдет меня стороной? Пламенная речь... Как язвительно. И тебе не верю... Как прямо. Я выбираю ее... Как глупо. Ты просто хочешь выслужиться перед господином, остаться чистеньким в его глазах... Я не хочу быть твоей маленькой копией... Как больно, больно, зачем ты так бьешь, Скорпиус, что я сделал тебе? Кажется, ты единственный человек на этом свете, которому я старался никогда не причинить зла, даже Нарцисса не могла бы сказать о себе того же; так за что же ты так возненавидел меня и мои лучшие - поверь мне! - лучшие побуждения? Я могу быть жесток, мерзок, гадок, я могу мучить и доводить до агонического исступления своих врагов, но ты-то, ты - лучшая часть меня, лучшее, что я когда-либо имел, самое дорогое, самое настоящее и честное - ты-то никогда... так почему же... как я мог... как ты мог... От волевой попытки сдержать дрожь зубов и подбородка у меня, кажется, свело челюсть. Я смотрел на внука с неверием, разочарованием, болью, яростью и ужасом сразу; и если раньше казалось, что столько эмоций одновременно испытывать морально невозможно, то сейчас я доказал себе обратное - и понял, как это невыносимо. Он никогда еще не повышал на меня голоса, никогда не был таким агрессивным; в первый момент я просто растерялся, не понимая, как я должен реагировать. Он хотел остаться с ней. Он хотел уйти к ней, к ее семье, к семье твоих врагов, которые недостойны даже твоего взгляда. Что бы сказал на это твой отец, Люциус? Что бы сказал Абраксас Малфой, реши ты по юношеской блажи вдруг пойти против его воли и жениться на какой-нибудь пустоголовой Эбботт? Что бы Абраксасу сказал его отец, не женись он на Мориган? Что? Ты прекрасно знаешь ответ, Люциус. - Значит, ты сделал свой выбор, - жестко и предельно медленно, чтобы дать ему шанс одуматься, отчеканил я, намеренно встретившись со Скорпиусом холодным взглядом. Но нет, нет, в нем было мое упрямство, моя зверская стойкость: даже самый холодный взор не мог заставить его трусливо поменять решение сейчас. Но и я тогда не должен был потакать его детским капризам. - Что ж. - Мои губы сжались в тонкую линию, чуть скривившись от горечи и гнева; следующие слова, которые каждый из нас запомнил на всю жизнь, я с презрением и болью выплюнул ему в лицо. - В таком случае я предпочел бы, чтобы ты убирался из моего дома, грязный предатель крови. Ни слова не отвечая, Скорпиус развернулся и спокойными, размеренными шагами двинулся прочь из комнаты - в прихожую - к двери - мимо лестницы, ведущей к спальням, на второй этаж - по дороге магией призвав свой еще не распакованный багаж-- - Скорпиус! - крикнул я. Он не оборачивался. Что я наделал, что я наделал... В голове кровь начала громко и сильно пульсировать - до горячих белых пятен в глазах. Что за мерзость я сказал ему? Как так получилось, что со мной произошло это минутное помутнение, что я поддался холодным дуновениям дрянных традиционных ценностей и посмел бросить такие слова в лицо своему самому дорогому существу? Что если он сейчас уйдет навсегда, и я больше никогда не увижу его из-за собственной нетерпимости и злобы? - Скорпиус, прости меня! Скорпиус, вернись! - Крича, я сорвался с места и бросился к выходу, чтобы попытаться догнать его, не дать ему уйти-- --но что-то вдруг остро впилось мне в грудь, слева, перехватило дыхание холодной до ожога металлической лапой, - и у меня подкосились ноги, и я в одно мгновение почувствовал, нет, понял, что сейчас, прямо здесь и сейчас, просто упаду и умру. Из последних сил рванувшись в сторону, я сумел только схватиться рукой за ближайший стул и рухнуть на него, скрючившись от боли пополам. Я хотел закричать, позвать кого-нибудь на помощь, но теперь из горла рвался только бессвязный сип да судорожное дыхание, с каждой секундой удававшееся все реже, все с большим трудом. Я забывал как дышать, - а еще вдруг понял, что забыл, как заставить свое сердце биться; кровь будто бы не приливала к нему сейчас, а расходилась от него все дальше, дальше по сосудам, а вакуум наполнялся холодом... Ладонью вцепившись в грудь, я давил себе на ребра, хотел просто порвать на себе кожу, чтобы вытащить наружу, из сердца, эту невыносимую боль, которая была больше похожа не на пытку, а на смерть; а в глазах у меня темнело, как будто кто-то постепенно тушил все свечи... После потери сознания я очнулся почти мгновенно. Пошевелившись и открыв глаза, я осознал, что в итоге свалился со стула и теперь неуклюже растянулся на полу столовой, при падении, ко всему прочему, сильно ушибив колено и локоть. Боль от ушибов, которую я чувствовал отчетливо, позволяла с радостью понять, что самое страшное - сердечный приступ - осталось уже позади. Старик, жалкий старик... Мысли становились связными, уже не были, как раньше, панически-животными, и это значило, что я прихожу в себя, что я останусь в живых, несмотря ни на что. Тяжело дыша, я поднял покрытое потом лицо и тупым, застывшим взором уставился сквозь открытый проем на закрытую входную дверь. Я останусь в живых - зачем? Did you see the light in my heart? Did you see the sweat on my brow? Did you see the fear in my heart? Did you see me bleeding out? I loved you in the best-- I loved you in the best way possible.
полная версия страницы